Булат Окуджава. Просто знать и с этим жить

Из романа Виктора Некрасова «В окопах Сталинграда»: «Вообще люди интеллигентного труда, попавшие на фронт, делятся в основном на две категории. Одних гнетет и мучает армейская муштра, на них все сидит мешком, гимнастерка пузырится, пряжка ремня на боку, сапоги на три номера больше, шинель горбом, язык заплетается. Другим же, наоборот, вся эта внешняя сторона военной жизни очень нравится — они с удовольствием, даже с каким-то аппетитом козыряют, поминутно вставляют в разговор «товарищ лейтенант», «товарищ капитан»… о себе иначе не говорят, как «мы — фронтовики, у нас на фронте».

Понятно, что Окуджава относился к первой категории…

Война — это время, в котором или хорошо, или — никак.

Но никак для людей, прошедших и переживших весь этот ад, не получалось. Более того, со временем желание переосмыслить и рассказать о пережитом усиливалось, потому как воображение и память открывали перед поэтом, прозаиком ли все более значительные виды и горизонты. Возможность абстрагироваться и вышагнуть из трафаретов сознания и идеологических клише, решиться на то, о чем еще совсем недавно и помыслить было страшно, стала своеобразным шансом совершить поступок, на который раньше в силу разных обстоятельств и причин не хватило ни сил, ни мужества, не объективных условий.

В начале 1960-х о войне заговорили так, как никогда до того.

Аркадий Штейнберг, поэт, художник, фронтовик, дважды репрессирован:

Фронтовики, наденьте ордена!..
А что же я надену? Вот те на!
Я смолоду покрасоваться рад,
Но у меня от всех моих наград
Осталась только тень, осколок тьмы
Квитанция Лефортовской тюрьмы.

Николай Панченко, поэт, фронтовик:

И водка разливалась, как вода,
И мальчики сухие не пьянели,
И только очи серые — синели:
Им было — до любви,
Не до стыда.
Мы жили оттого, что иногда…

Борис Слуцкий, поэт, переводчик, фронтовик, кавалер трех орденов Отечественной войны и ордена Красной звезды:

Оказывается, война
не завершается победой.
В ночах вдовы, солдатки бедной,
ночь напролет идет она.

Лишь победитель победил,

а овдовевшая вдовеет,
и в ночь ее морозно веет
одна из тысячи могил.

Склонный к рефлексии, Булат Шалвович не мог не вступить в конфликт с самим собой вчерашним, когда, с одной стороны, было необходимо перерасти юношескую восторженность и максимализм, а, с другой, — не впасть в обличительный пафос, подпав под влияние современных модных течений и веяний, не перечеркнуть то, во что еще совсем недавно верилось без оглядки.

И вновь тут приходится говорить о мучительным раздвоении поэтического сознания.

Окуджава мог написать такие знаменитые строки:

Горит и кружится планета,
над нашей Родиною дым,
И значит, нам нужна одна победа,
Одна на всех, мы за ценой не постоим…

А при этом у него рождались и совсем другие строки:

Мой сын, твой отец — лежебока и плут
Из самых на этом веку.
Ему не знакомы ни молот, ни плуг,
Я в этом поклясться могу.

Когда на земле бушевала война

И были убийства в цене,
Он раной одной откупился сполна
От смерти на этой войне.

Так какой же была эта война для Окуджавы?

Вполне возможно, что повесть «Будь здоров, школяр» и стала попыткой ответа на этот вопрос (для Булата Шалвовича в первую очередь): «Командир полка читает донесение и посматривает на меня. И я чувствую себя тщедушным и маленьким. Я смотрю на свои не очень античные ноги, тоненькие, в обмотках. И на здоровенные солдатские ботинки. Все это, должно быть, очень смешно. Но никто не смеется. И красивая связистка смотрит мимо меня. Конечно, если бы я был в сапогах, в лихой офицерской шинели… Я познакомился с тобой, война. У меня на ладонях большие ссадины. В голове моей — шум. Спать хочется. Ты желаешь отучить меня от всего, к чему я привык? Ты хочешь научить меня подчиняться тебе беспрекословно? Крик командира — беги, исполняй, оглушительно рявкай «Есть!», падай, ползи, засыпай на ходу. Шуршание мины — зарывайся в землю, рой ее носом, руками, ногами, всем телом, не испытывая при этом страха, не задумываясь. Котелок с перловым супом — выделяй желудочный сок, готовься, урчи, насыщайся, вытирай ложку о траву. Гибнут друзья — рой могилу, сыпь землю, машинально стреляй в небо, три раза…