Булат Окуджава. Вся жизнь — в одной строке

— Не буду я ничего исправлять, потому что я ничего не портил.

Не может всё-таки быть так, чтобы я был прав, а все не правы.

— Не можете — научим, не хотите — заставим, — смеётся Шулейкин.

— Это вы серьёзно?

— Что вы, что вы, — говорит он, уже не улыбаясь, — это же армейская поговорка.

В этом конфликте, наверное, и сгорела, не успев начаться, дружба Булата со Светловым. Светлов ссориться с директором не хотел, повёл себя лицемерно — наедине Булата поддерживал, а в учительской осуждал. Когда я спросил Цыганкову про дружбу Булата с Виталием, та замахала руками:

— Какая дружба! Светлова он вообще сторонился!

После войны хороших и образованных учителей в школе было много. Это были дети «врагов народа», как правило. Все они ещё до приезда Булата уехали из Шамордина. Они, конечно, видели, что собой представляет директор, но не роптали, — темперамент был не такой, да и в их положении лучше было помалкивать… Ну, положение Булата, заметим, было не лучшим, чем у тех учителей, однако он не побоялся вступить в противоборство с самовлюблённым директором, который навязывал свои мнения и взгляды окружающим, не терпя никаких возражений и требуя, чтобы его ценили и уважали.

Николай Михайлович Гудков:

— Отношения с Солохиным у них сразу сложились очень тяжёлые. На собраниях постоянно между ними разгорались схватки.

Директор ходил всегда во френче, в галифе, в сапогах. Очень важный. О его педагогической деятельности рассказывает Анна Борисова, бывшая ученица десятого класса, того самого, где учился младший брат Булата:

— Вообще, плохой он был. Вы знаете, он нам на уроке такие анекдоты рассказывал, начиная с шестого класса! Мы засмеемся, а он: «Тише! По коридору ходят». Курил прямо на уроке, окурки в урну бросал. А один раз за какую-то провинность целую неделю оставлял весь класс после уроков. Сам уходит, а все сидят. На улице уже темно, а многим несколько километров до дому добираться. Придёт снова, его спрашивают ученики: «Когда вы нас уже отпустите?» А он: «На ваш вопрос отвечаю молчанием», — и опять уходит, сапогами начищенными поскрипывает. В конце концов все не выдержали и ушли без разрешения, так он на следующий день опять весь класс оставил после уроков. И так целую неделю. Сидит в учительской или даже идёт домой, поужинает, отдохнёт, придёт: «На ваш вопрос отвечаю молчанием», — и уходит. Вся школа пустая, а мы сидим.

В учительской директор, оказывается, тоже не просто так время терял — свои сердечные дела решал. Один раз ученики так сидели-сидели, ждали его, да и решили потихоньку к учительской подкрасться, послушать, что он там делает. Учительская на втором этаже была, и весь класс, затаив дыхание, на цыпочках по лестнице — и к двери. А за дверью плачущий голос завуча Клавдии Ивановны: «Ты изменил мне, подлец!»

Теперь вышеприведённая цитата обретает несколько новые смысл и краски:

Она смотрит то на меня, то на Шулейкина круглыми коровьими глазами, и полные её губы слегка приоткрыты в томительном ожидании.

И её «коровьи глаза», так обидевшие супругов Кузиных, наверное, были не вообще «коровьи», а лишь в присутствии любимого, директора школы.

Да, Михаил Тихонович был большой охотник до женского полу. При этом жена его, Вера Ивановна, работала тут же, учительницей в начальных классах. Переживала, конечно, но права голоса не имела.

Ещё из нашего разговора с Анной Борисовой:

— Один раз он нас с Варей Сиваговой оставил после уроков. Зачем — непонятно. Фотографии какие-то свои показывал, анекдоты дурацкие про мертвецов рассказывал… Поздний вечер уже, мне домой далеко добираться…

Вот с таким своеобразным человеком пришлось Булату сойтись в противостоянии.

Зато отношения с учениками становились всё лучше. Он многое сумел привить детям, в том числе и свою большую любовь к Маяковскому.

Варвара Изотенкова:

— Булат Шалвович много рассказывал нам о Маяковском, очень интересно и эмоционально. Кажется, Маяковский сложный поэт, но после рассказов Булата Шалвовича я вообще полюбила его, и не только я. Он стал моим любимым поэтом: и на выпускных, и на вступительных экзаменах я всегда писала сочинения только по Маяковскому.

Окуджава строил уроки так, что обязательно оставлял минут семь-десять в конце и что-нибудь рассказывал. Эти рассказы не просто были интересны для ребят — они были чуть ли не единственной информацией, которую те могли получить помимо школьной программы. Телевизора тогда не было, газет и книг деревенские тоже практически не видели.