Булатный перстень

— С богом, — сказал дядя Ефрем. — Мочи весла! И — раз, и — два!..

Михайлов ждал, что Александра хоть что-то скажет, из чистой любезности, но она молчала. Коли так — молчал и он. Новиков, заметив наконец, что этих двоих то ли что-то связывает, то ли, наоборот, разъединяет, засмущался и тоже не знал, с чего начать беседу. Ефимка Усов удивился поведению крестненького и, насторожившись, ждал, что же из этой молчанки выйдет. Родька — и тот притих.

Лодка огибала Васильевский с востока, мимо стрелки, мимо пристани, где собралось немало судов, капитаны и владельцы которых боялись оказаться под огнем шведского флота; хоть судно и торговое, да война все спишет. Михайлов, отвернувшись, хмурился, глядя на грязную воду. Ему было о чем поразмыслить. А Ефимка, глядя на него, тоже придал себе надутый вид, хотя больше всего он страстно желал лечь на дно лодки и поспать. В доме Новикова ему удалось сомкнуть веки всего на четыре часа, и скопилась усталость, — она требовала, чтобы бренное тело уложили в постель по меньшей мере на сутки.

После происшествия на Елагином острове, проводив взглядом убегающего Ероху после сражения с коровой, Усов некоторое время ждал товарища. Но вскоре его приметили и стали гонять с причалов. Тогда он рассудил, что незачем мозолить людям глаза, и решил отправиться, как было условлено, — к Новикову, чтобы поскорее сообщить Михайлову новости. Но сперва нужно было убраться от Елагина острова. Ефимка в Питере знал лишь несколько улиц, по которым бегал пешком, лабиринт островов, речек и каналов был для него китайской грамотой, а выбираться-то следовало вплавь.

Окликая лодочников, Усов разведал путь и кое-как добрался до северной оконечности Голодая. Там он причалил, привязал лодку, а весла спрятал под другой, старой, лежавшей на берегу. Оказавшись на суше и вздохнув с облегчением, Ефимка поспешил к Новикову. На ногах оно получалось не в пример быстрее.

Хозяина он нашел в саду.

— Дитятко у нас, — поделился радостью Новиков, — парнишечка, сущий ангелочек. Дуры-бабы выгнали меня, сказали: куда ты лезешь со своими карандашами? А я бы нарисовал…

— Владимир Данилыч, вы мичмана Ерофеева помните? — спросил Ефимка. — Кланялся…

— Ты ему больше двух копеек не давай. Я, старый дурак, его пятаками разбаловал. Что, много выклянчил? Ты про эти деньги забудь. Пропьет и не вспомнит…

— Какие пятаки? Мы с ним вместе за шлюпкой гнались!

— С Ерохой?!

Выслушав сумбурный доклад, Новиков повел Усова в кабинет, соорудил ему там на стульях ложе, дал укрыться старую шубу и велел, проспавшись, бежать на пристань, где держит лодки дядя Ефрем, а дорогу спросить у баб, хлопотавших вокруг роженицы. Сам же собрался, причем свежую рубаху с чулками ему выкинули в дверь спальни и тут же эту дверь захлопнули, и отправился к Михайлову.

— Черт знает что! — сказал Михайлов, узнав, что в погоню за Майковым ввязался невесть откуда взявшийся Ероха. — Так, значит, его там елагинская дворня гоняет? Поймали, поди, да накостыляли по шее. И в Невку выкинули.

— Кабы выкинули — он бы ко мне прибежал в поисках тебя с Ефимкой… А не прибежал. Что-то Ероха такое знает, коли в погоню кинулся. Он еще сенатора Ржевского всуе поминал! — вспомнил Новиков. — Непременно сидит на острове в кустах! Ежели не сыскал елагинского винного погреба. Тогда конец погребу — эта прорва ненасытная все в себя всосет!

Сидя в лодке и не глядя на бывшую любовницу, Михайлов вспоминал, что успел ему рассказать Ефимка про их с Ерохой внезапное содружество, и не мог понять — отчего записного питуха понесло вдруг преследовать шлюпку? Не может же быть, чтобы ему приказал это сделать сам сенатор — или Ржевский уж пьяных от трезвых отличать разучился?

Другая забота — понять, где нашел прибежище Майков.

Хотя Родька Колокольцев был поставлен на пост в том месте, где ему ничто не угрожало и вообще ничего не могло произойти, однако именно там он совершил открытие. Мимо него прошел человек, в котором он опознал одного из двух офицеров, доставивших одурманенного Михайлова на борт «Мстиславца» и, скорее всего, похитивших булатный перстень. Придя в безумный восторг, Родька стал его выслеживать по всем законам детективного жанра.

Он сопроводил этого кавалера до ворот, запомнил местность и поспешил на поиски Михайлова. Но лодки на месте Родька не нашел, заметался, побежал на Мещанскую, убедился, что там все тихо, опять поспешил к Мойке и оттуда уж направился домой.

Михайлов знал Санкт-Петербург выборочно, к примеру, Васильевский остров хорошо, поскольку там жил, и справа от дома морская пристань, а слева — гавань. Он скорее ориентировался по рекам и каналам. Если бы Родька сказал ему, что почти добежал до Обухова моста и до Фонтанки, то Михайлов представил бы себе местность. Но взбалмошное «ни то ни се» толковало о каких-то вывесках с кренделями и угловых каменных домах розового цвета.