Булатный перстень

Поняв, что она одна в чужом месте и на помощь звать нельзя, что в таком виде даже выйти на дорожку невозможно, что все это — стыд и позор, Мавруша разрыдалась.

Ероха, конечно же, в кустах не сидел — довольно насиделся, подстерегая хоть какую-нибудь женщину, идущую по парку в одиночестве. Он, отбежав подальше, нашел другую столь же ветвистую липу, забрался под ветви и стал натягивать на себя дорогое французское платье.

— Долбать мой сизый череп… Как они это носят?.. Это ж на шкелет шито!.. — возмущался он и в конце концов стал рвать ткань там, где не мог пролезть.

Четверть часа спустя Ероха имел вид диковатый, но с расстояния в сотню сажен его можно было принять за женщину. Насилу втиснув руки в рукава, но ничего не мог поделать со шнуровкой на спине, чтобы платье совсем не разошлось по швам. Нахлобучив на голову шляпу, он сдвинул ее на лоб, чтобы поля бросали на лицо тень. Потом, завернувшись в шаль, он вышел на дорожку.

Женский облик понадобился Ерохе всего-навсего, чтобы подобраться поближе к оранжереям. Удрав из винного погреба, он поочередно налетел на лакеев в парадных ливреях, на садовников, на конюхов, что вели показать хозяину породистого жеребца, на служанок, тащивших обратно во дворец выбитые ковры. От всех от них он благополучно сбежал, но плохо было то, что эти люди успели его разглядеть. Видимо, кому-то и доложили о встречах, потому что попытка войти в сарай при оранжереях добром не кончилась — работники закричали, пришлось удирать.

Ероха мог бы без затруднений переплыть на Каменный остров — для моряка полсотни сажен не расстояние. Мог бы — кабы его не держало на Елагином острове важное дело.

Сейчас ему требовалась лопата. Смысл жизни заключался в том, чтобы найти лопату.

Ероха шлепал босиком по дорожке, одновременно пытаясь кутаться в шаль и одергивать юбку для прикрытия запыленных лап немалого размера. Он уже представлял, что и где расположено на острове. Забравшись в ту самую беседку на холмике, которую показывал Усову, и, оглядев елагинские владения сверху, понял расположение всех строений.

Дворец Ероха обошел по дуге и выбрался на открытое место. Мимо прошли, беседуя, два босых мужика с граблями, поклонились в пояс — значит, не признали и на ноги не поглядели! Это было истинное счастье. Но испытывать судьбу Ероха не стал и поспешил в ближайшую тенистую аллею. Он прошел шагов тридцать, когда крепкая ладонь запечатала ему рот, пятипудовая тяжесть повисла сзади на плечах, он покачнулся, но не рухнул наземь, а был подхвачен и на руках, бегом, унесен в какие-то заросли. Даже взбрыкнуть не успел.

— Клади его, Гришка, подлеца, вот так. Да кверху задом! Пашка, сядь на него, выверни ему руку — всякой мелочи учить вас надо. Пресвятая Богородица, что он сделал с платьем?!. Павла, шляпа где? Недоставало, чтобы и шляпу загубили!

Голос был женский, звонкий, молодой, но уж очень злобный.

— Ну, говори, изверг, на что тебе платье! — приказала дама. — И смотри — коли девицу обидел, я с тобой по-свойски посчитаюсь. Ишь, догадался — в моем лучшем платье разгуливает! Ну?!

— Не обидел, — еле выговорил Ероха. Его, повалив, сунули физиономией в песок, заготовленный для посыпания дорожек, и он, повернув голову набок, насилу отплевался.

— Где ты ее оставил?

— Да там и оставил, под деревом. Стоит, ревет, поди.

— Платье тебе на что?

— Продать хотел.

— А сперва на себя нацепил и порвал? Кто ты таков?

Ероха не ответил. Назваться собственным именем — неизвестно, какая неприятность из этого произойдет.

— Матушка-барыня, дозвольте ему ручку посильнее вывернуть, — попросил сидящий на Ерохиной спине человек. — Вмиг заговорит.

— Павла, помнишь, как мы шли? Возвращайся и попробуй покликать Мавреньку. Она твой голос узнает. Ужас какой — девица, смольнянка, раздетая под деревом сидит! Чего доброго, и в обморок кувырнулась…

— Я, барыня, свое платье могу ей дать, — предложила Павла. — Мне-то что, я и в рубахе одной летом бегала, а барышне срам.

— Домой вернемся — полтину тебе дам за то, что этого прощелыгу издали высмотрела. Ну, не дурак ли ты, изверг? Сущеглупый дурак. Думал, мы походку смольнянки от твоей не отличим? Нет, Павла, ты ее только успокой. Скажи — скоро принесем платье. Беги! Живо!

Красавица Павла, отдав хозяйке шляпу, убежала. Ероха молился, обещая Господу и на храм пожертвовать, и нищим милостыню раздать, лишь бы сейчас уцелеть.

— А что, ребятки, не отвести ли его во дворец? Уверена — вор, — предположила дама. — Пусть там с ним разбираются. Ведь не иначе — хотел в дамском виде попасть в господские покои.

— Дурак он, матушка-барыня, — отвечал Пашка. — Дамы все с длинными волосами, а этот — ровно каторжник. Издали еще куды ни шло, а кто рядом окажется, то и увидит все сразу — и щетину на роже, и что волосьев нет, и что босой. Нет, он не во дворец собрался…

Гришка меж тем смотрел на Ероху, словно бы пытаясь признать.