Булатный перстень

Так началась Ерохина служба в должности рядового матроса. Однако Змаевич незаметно за ним приглядывал, предупредив Тараканыча, чтобы винного довольствия новому приобретению не выдавали.

Ждали знака со дня на день — и дождались. Государыня объявила войну шведскому королю Густаву. Вмиг эта весть облетела Кронштадт, и сразу начались строгости, поскольку не завтра, так послезавтра должен был явиться еще один документ — указ адмиралу Грейгу о выходе в море.

Ероха драил гондек[8], когда к нему быстро подошел Змаевич.

— Жду у трапа, — шепнул он, незаметно показав рукой.

Бросив швабру, Ероха поспешил в указанное место.

— Господин Ерофеев, у меня есть для вас поручение. Нужно доставить в Санкт-Петербург пакет. Я поехал бы сам, но война — не могу покидать Кронштадта. С боцманом я сам договорюсь. Дело очень важное. Можете?

— Конечно, господин Змаевич. — А что еще мог ответить Ероха человеку, который протянул руку помощи и взял его на борт?

— Ступайте, переоденьтесь.

— Не во что.

— Да? Через час подойдите сюда же, мой Парамон даст вам узел с платьем, деньги и пакет. Он же отвезет вас на шлюпке к пирсу. На пакете ничего не написано, передать же его следует господину Нерецкому, что проживает во Второй Мещанской против губернаторского дома, спутать невозможно. Передать только в собственные руки. И, не дожидаясь ответа, — тут же назад. Сейчас между столицей и Кронштадтом отменное сообщение, везут провиант, волонтеров, добраться будет легко. Бог в помощь!

И ни слова не сказал Змаевич о необходимости соблюдать трезвость. Ероха оценил это и за четверть часа до указанного срока уже караулил Парамона.

В узле оказалось старое матросское платье — короткий зеленый кафтан, того же цвета камзол и штаны шире обычных, перехватываемые под коленом тесьмой. Было и чистое исподнее, и чулки, и башмаки, но главное — круглая шапка с околышем, чтобы прикрыть сизый череп.

— Пакет в узле, — сказал Парамон и передал деньги — восемьдесят копеек. — Идем скорее.

«Дерись» стоял так удачно, что ближайшим местом на суше был пирс со знаменитым маяком, попавшим в кронштадтский герб. Парамон и немолодой матрос сели на весла и быстро доставили Ероху к маяку.

С узлом за плечами он пробежал по пирсу и за Итальянским прудом свернул налево.

Ероха имел на себе штаны и рубашку, а где забыл кафтан — понятия не имел; возможно, у Новикова под столом. Эти штаны и рубашка после возни со смолой и на тряпки-то не годились, но Ероха, переодевшись в кустах, свернул их и спрятал в крапиве.

У него созрел план — выполнив поручение Змаевича, отправиться в дом, где он квартировал и оставил свои вещи. Скорее всего хозяйка заберет их в счет долга за комнату, но хоть какую-то старую рубаху выпросить можно. И сперва все к исполнению замысла располагало — Ероха умудрился пробраться на катер «Счастливый», который за какой-то надобностью был отправлен в столицу. А катер — это, в сущности, бриг, тоже двухмачтовый, только небольшой, верткий и имеющий более десяти пар весел, хорош на посылках и для разведки. Хотя они в российском флоте не долее шести лет, но хорошо себя показали — и, сказывали, новые катера будут куплены в Англии.

Но быстроходный катер задержался — очень долго кого-то ждали, и Ероха не просто слушал вопли своего голодного брюха, но и предчувствовал, что за стол сядет еще не скоро, а взять с собой хоть ломоть хлеба он не догадался.

Вечерело — хотя какой вечер в конце июня? Однако вода уже потемнела — эти темные тяжелые балтийские волны были Ерохе как родные; спрятавшись за пушкой, он наблюдал за ними и радовался брызгам, летящим в лицо. Паруса, поймавшие морской бриз, да весла — двух часов не прошло, как «Счастливый» уже подходил к торговому порту, чтобы там ошвартоваться. Поняв по разговорам матросов, что судно простоит не менее суток, Ероха расстроился — ему хотелось и обратно в Кронштадт доставить себя с ветерком. Но делать нечего — он ловким прыжком оказался на пирсе и побежал на поиски извозчика.

Но тут его и ждала первая неожиданность. Извозчики восстали против Густава. Сперва они явились со своими дрожками к воротам шведского посольства, кричали и галдели. Потом разошлись — для того, чтобы выпрячь лошадей, оседлать их и составить целый полк в тысячу всадников. Явление такого полка сильно озадачило военный совет: по какому разряду его числить? Государыня распорядилась писать всех казаками. Кавалерия получила в те дни еще одно неожиданное пополнение — пришли записываться в гусары цыгане. Этих тоже взяли.

Патриотизм временно избавил столицу от извозчиков, и Ероха, заплатив двадцать копеек обнаглевшему лодочнику, переправился через Неву и двинулся ко Второй Мещанской пешком. Три с чем-то версты показались ему бесконечными.