Читаем Булавин полностью

— Господа казаки! Вы помните, как три года назад приезжал на Бахмут боярский поноровщик дьяк Горчаков и хотел писать земли и промыслы, а нас, казаков, выдать Шидловскому.

— Помним!

— Как не помнить?

— Говори, Кондрат, что нам делать надобно!

— Теперя хуже Горчакова пришла беда!

— У Долгорукого вона какие руки длинные и петли крепкие!

— Сколько терпеть можно от иродов!

Булавин выждал, поднял руку:

— Что творят Долгорукий с офицерами и солдатами, нам всем ведомо. Никого не обошли плети, виселицы и высылки с Дона. Никогда того не бывало в Войске Донском, чтобы боярские подсыльщики насильством своим ходили по Дону и притокам, брали сходцев, били и увечили, насильничали наших жен и дочерей. Доколе мы, вольные казаки, будем терпеть такое насилие и бесчиние?

— Не будем!

— Позор всему товариству казацкому!

— Смерть Долгорукому!

— Смерть! Смерть!

— Казаки! — Булавин снова сделал знак, и все затихли. — По нашему общему совету решаем предать смерти Долгорукого за казни невинных, кровь и мучения наших отцов и матерей, братьев и сестер, сыновей и внуков. Любо ли вам сие?

— Любо! — ответила криками толпа. — Любо! Смерть супостатам!

— Веди нас, Кондрат!

— Как на Бахмуте!

Булавин, как три года назад, смело и гордо глядел на людей, чувствуя их поддержку и свою силу, власть над ними. Но главное сейчас — необходимость к дальнейшим действиям.

— Господа казаки! Не только Долгорукий и солдаты чинят нам всякие неправды и мучения. С ними идут и им помогают старшины: Ефрем Петров, Абросим Савельев, Саламата, Машлыкин и прочие. В Черкасске говорили одно, а теперь делают иное. Что с ними сделаем за их неправду и за напрасное разорение?

— Скажи, атаман, свое слово!

— Что скажешь, то и круг приговорит!

— Таких судей и миропродавцев, — повысил голос Булавин, — которые были судьями в Черкаском и по иным рекам, и судили без совету Войска Донского, творили неправду и разоряли напрасно для своих бездельных корыстей, от дел их отставить и казнить смертью. Любо, казаки?

— Любо! Любо!

— Казнить без милости!

Кондрат, которого тут же, на круге, избрали походным атаманом, для подготовки нападения на отряд Долгорукого предложил кругу выбрать ему помощников: полковников — Банникова и Лоскута; 12 сотников — Степана Моисеева из Ново-Боровского городка, других — из Нового Айдара, Беленького, Явсуги, Деркула, Сватовой Лучки, Мелового Броду; 8 есаулов, в том числе Ф. Н. Явланова и М. С. Драного; 12 «объездчиков» (курьеров, ездивших по станицам созывать казаков «на совет»), среди них — Никиту Голодая, Павла Мельника, Василия Карякина и других.

Между тем отряд Долгорукого расположился невдалеке от заговорщиков. Атаман Шульгинского городка Фома Алексеев узнал от местного казака, двух его сыновей и от котельного мастера, что в Ореховом Буераке собрались Булавин и человек полтораста или более, «чтоб князя Долгорукова убить». Атаман послал известие о том старшине Абросиму Савельеву. Тот в это время находился в Явсужской станице, и письмо ему должен был привезти казак П. П. Новиков. Но тот, как оказалось, исчез — перешел к Булавину.

Долгорукий пришел в Шульгинский городок в начале октября, «за три часа до вечера». Расположился в станичной избе, центре местного управления, вместе с князем Семеном Несвицким и поручиком Иваном Дубасовым. Здесь же разместились подьячий и десять княжеских дворовых. На атаманском подворье, саженях в двухстах от станичной избы, расположились другие офицеры, черкасские старшины. Сам же атаман из своего дома ушел к подполковнику. Говорили о поручении государя, сыске беглых. Князь в ходе разговора услышал удививший его вопрос:

— Господин подполковник! Тебе известно, что недалеко отсюда, в Ореховом Буераке, собрались и держат совет воры и бунтовщики и хотят тебя убить?

— Как так? — Долгорукий, несмотря на все свое самообладание, вскинул голову, голос его задрожал. — Кто такие?

— Казаки с Айдара и других речек. С Ногайской стороны Донца. А главный заводчик у них — Булавин, казак Трехизбянской станицы, отсюда вниз по Айдару, верст с десять будет. Тот, которого ты приказал арестовать за бахмутское воровство.

— Откуда тебе о том известно?

— От наших шульгинских казаков да котельного мастера, который только что приехал из Орехова Буерака, ездил туда по делам. Известие о том я послал в письме к Абросиму Савельеву, чтобы он до тебя довел.

— Ничего не знаю. Зови их всех.

Все пятеро пришли. Казаки и котельник подтвердили все, что поведал князю шульгинский атаман. Для Савельева все услышанное оказалось такой же новостью, как и для князя. Фома Алексеев рассказал заодно и об активной роли Григория Банникова — именно он подговаривал «многих казаков из розных городков для збору» к Булавину в Ореховый Буерак. Долгорукий тотчас послал в Ново-Айдарский городок прапорщика — арестовать отца и семью Банникова для допроса. Вокруг станичной избы расставили 20 караульных. Поблизости, у костров, расположились другие солдаты. Принятые меры показались князю достаточными, и он, не опасаясь ничего плохого, расположился на ночлег.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Афганистан. Честь имею!
Афганистан. Честь имею!

Новая книга доктора технических и кандидата военных наук полковника С.В.Баленко посвящена судьбам легендарных воинов — героев спецназа ГРУ.Одной из важных вех в истории спецназа ГРУ стала Афганская война, которая унесла жизни многих тысяч советских солдат. Отряды спецназовцев самоотверженно действовали в тылу врага, осуществляли разведку, в случае необходимости уничтожали командные пункты, ракетные установки, нарушали связь и энергоснабжение, разрушали транспортные коммуникации противника — выполняли самые сложные и опасные задания советского командования. Вначале это были отдельные отряды, а ближе к концу войны их объединили в две бригады, которые для конспирации назывались отдельными мотострелковыми батальонами.В этой книге рассказано о героях‑спецназовцах, которым не суждено было живыми вернуться на Родину. Но на ее страницах они предстают перед нами как живые. Мы можем всмотреться в их лица, прочесть письма, которые они писали родным, узнать о беспримерных подвигах, которые они совершили во имя своего воинского долга перед Родиной…

Сергей Викторович Баленко

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное