Читаем Булавин полностью

— А как атаман наш Кондратей Афонасьевич Булавин был у вас, атаманов молодцов, в Запорогах об сырной недели, у тебя, Костентина Гордеевича, и у писаря, и у многих атаманьев, и меж себя советовали и души позодовали, чтоб всем вам с нами, Войском Донским, быть в соединении и друг за друга родеть единодушно.

Далее следует упрек, не во всем справедливый:

— И от вас к нам помощи к Черкаскому для совету нихто не пришел.

«Для совету» — о смене старшины в Черкасске, — Гордиенко действительно никого не прислал, исходя, очевидно, из того, что донские дела должны решать сами донцы. Помощь же людьми — дело другое: он ее, хотя и под нажимом голытьбы, разрешил.

Главная цель письма — получить помощь запорожцев против «государевых полков», которые «пришли разорять наши казачьи городки и стоят на Донце против Светогорского монастыря и в иных местех, и хотят итить под Черкаской»:

— И вы нам дайтя помощи, чтоб нам стать вкупе обще, а в разорения нам себя бы напрасно не отдать. А у нас, Войска Донского, в поход посланы тысяч с 15 и больши для того, — естьли государевы полки станут нас разорять, и мы будем им противитца, чтоб они нас вконец не разорили напрасно, также б и вашему Войску Запорожскому зла не учинили.

Намек на возможное «зло», которое могут причинить те же «государевы полки», царские власти и Запорожской Сечи, сопровождается повторным напоминанием:

— А о чем у нас с вами, атаманы молодцы, меж себя был совет обще на ваших рандарей (арендаторов. — В. Б.) и панов, и которым путем обещались вы с нами, так и творите, чтоб ваш совет благой был к нам непременен; и того бы не отстовлять... А мы Войском Донским вам все помощники.

Тайный осведомитель из Черкасска, какой-то предатель из казаков, тогда же сообщал Долгорукому, главному командиру «государевых полков»:

— Да он же, вор (Булавин. — В. Б.), послал в Запорожье сего ж майя в 16-й день казаков Ивана Ляха, Тита Фарафонтьева, Федора Шевырева с прелестными письмами за войсковою печатью, чтоб те запорожцы, собрався, шли в Русь и били б по городам полковников и рандарей и всяких начальных людей, также б и полки великого государя.

Булавин тем запорожцам, которые к нему придут, обещал «давать на месяц по 10-ти рублев денег».

Ту же просьбу о помощи повторил в письме Гордиенко и булавинский атаман Драный: «по письму из Польши» князя Меншикова и «по письму» стольника князя Голицына, киевского воеводы, идут на нас русские полки князя Долгорукого, «хотя наши казачьи городки свести и всю реку разорить». Донцы, продолжает атаман, ожидают помощи от запорожцев:

— И мы войском походным ныне, выступя, стоим под Ямполем, ожидаем к себе вашей общей казачей единобрачной любви и споможения, чтоб наши казачьи реки были по-прежнему и нам бы быть казаками, как были искони казатьство и между нами, казаками, единомышленное братство. И вы, атаманы молодцы, все великое Войско Запорожское, учините к нам, походному войску, споможение в скорых числех, чтоб нам обще с вами своей верной казачей славы и храбрости не утратить. Также и мы вам в какое ваше случение ради с вами умирати заедино, чтоб над нами Русь не владела и общая наша казачья слава в посмех не была.

О посылке в Сечь за помощью, приезде туда трех посланцев с Дона быстро стало известно в Посольском приказе — от подьячего Дмитрия Парфеньева, побывавшего в мае с грамотами в Троицком у азовского губернатора. Последний сообщал царю, что он посылал за теми тремя булавинцами своего «Семеновского шанца атомана», который «гонял за теми посланными до Самары», но не догнал. О самих же «воровских письмах» Булавина в Сечь губернатор пишет, что ими он «возмущает запорожцев к своему воровству». Булавинские «письма» читали на радах, и они сыграли свою роль: многие запорожцы пошли на помощь к донским казакам.

Вел переписку Булавин и с Кубанью. Здесь проживали казаки и татары, подвластные турецкому султану. Среди первых имелись участники недавнего Астраханского восстания, бежавшие после его разгрома в пределы турецких владений, и донские казаки-раскольники. Письма адресованы атаману кубанских казаков Савелию Пахомовичу и ачуевским владельцам Хасану-паше и Сартлану-мурзе. Казаков Булавин убеждает в необходимости быть в «мировом (мирном. — В. Б.) между вами и нами и крепком состоянии, как жили и наперед сего старыя казаки». Неправедные действия прежних черкасских старшин и князя Юрия Долгорукого, по словам Булавина, идут от «бояр», с которыми «списывался» Лукьян Максимов:

— И стали было бороды и усы брить, также и веру христианскую переменить.

После подробного рассказа о событиях восстания на Дону, победах и поражениях Булавин призывает кубанских казаков к единству, чтобы забыть «многия ссоры и разорения», которые были «от неправедных бывших наших старшин с кубанцы».

В другом письме Булавин приглашает кубанских казаков прислать в Черкасск своих представителей для «совета». Утверждает, что «у нас, казаков, в единогласии тысячь со 100 и больши»; и далее:

Перейти на страницу:

Похожие книги

Афганистан. Честь имею!
Афганистан. Честь имею!

Новая книга доктора технических и кандидата военных наук полковника С.В.Баленко посвящена судьбам легендарных воинов — героев спецназа ГРУ.Одной из важных вех в истории спецназа ГРУ стала Афганская война, которая унесла жизни многих тысяч советских солдат. Отряды спецназовцев самоотверженно действовали в тылу врага, осуществляли разведку, в случае необходимости уничтожали командные пункты, ракетные установки, нарушали связь и энергоснабжение, разрушали транспортные коммуникации противника — выполняли самые сложные и опасные задания советского командования. Вначале это были отдельные отряды, а ближе к концу войны их объединили в две бригады, которые для конспирации назывались отдельными мотострелковыми батальонами.В этой книге рассказано о героях‑спецназовцах, которым не суждено было живыми вернуться на Родину. Но на ее страницах они предстают перед нами как живые. Мы можем всмотреться в их лица, прочесть письма, которые они писали родным, узнать о беспримерных подвигах, которые они совершили во имя своего воинского долга перед Родиной…

Сергей Викторович Баленко

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное