Булавин

— А в Запорожскую Сечь и на Кубань послали мы верных людей помочь просить. — Кондрат сделал передышку, вытер пот со лба. — И письма по иным многим местам послали, чтоб чернь вся шла к нам бить бояр и полковников, рандарей и приказных. А как их побьем, пойдем на Азов и Троицкой. Потом — по другим русским городам до Москвы. Пора нам с боярами московскими повидаться, как Степан Тимофеевич Разин хотел.

— Мы с ними посчитаемся за все!

— Правильно!

— Разин-то хотел, — раздался голос из задних рядов, — да не вышло! Сила силу ломит!

— Верно говоришь, казак! — Булавин метнул взгляд в его сторону. — Не вышло. У бояр силы много. — Помолчал минуту. — Дак ведь и у нас немало! Вон нас сколько! Три войска посылаем и здесь, в Черкаском, оставим тысячи с две!

— А если побьют нас? — снова прервал его тот же настойчивый голос. — Что тогда?

— Тогда? — Булавин оглядел притихших было людей. — Ну что ж, казаки. Если побьют нас государевы полки, то мы с Некрасовым и другими полковниками и есаулами решили: собираться нам на Цымле (у Цымлянской станицы. — В. Б.), а, собрався, оставить нашу реку и итти на другую реку.

— Куда, атаман?!

— Мыслимое ли то дело?!

— Любо! Уйдем!

— Неужли государь бояр не уймет?

Булавин по тому, как кричали все громче и злей казаки, да и новоприходцы от них не отставали, видел, что тронул больное место. Легко ли оставить родные курени, избы, могилы отцов и дедов, все эти просторы, вольные до сих пор места? Не для всех, понятно, одинаково вольные и щедрые, по все же свои, родные.

— Великому государю в поход и в Посольский приказ, — решительно и твердо говорил войсковой атаман, — мы писали, что мы ему хотим служить верно, как и прежним государям; и чтоб бояре и воеводы наше старое поле не порушили. И еще напишем. Да царь в армии, воинским промыслом против шведов занят. О нас и знать не знает. А у бояр московских одно на уме: выслать с Дону беглых с Руси людей, а нашу казацкую обыкность вывесть начисто. Потому и говорю: отстоим наше поле! Если не выдет — уйдем!.. На Кубань-реку уйдем!

— Не дадим!

— Веди против бояр и полководцев!

— Если што, то и на Кубань можно!

— Там и сейчас наша братья живет!

Булавин, уставший, но довольный, молчал, наблюдая, как в толпе повстанцев, при всем шуме и разноголосице, наметился перелом. Большинство поддерживало предложение о походе войск по трем направлениям, горячо желало и надеялось отбить царские полки от Дона, отстоять его независимость от бояр. Смирились, видно по всему, и с возможным уходом на Кубань. Хотя не все, конечно, думают одинаково. Одни затаились, молчат, выжидают; от этих согласия не дождешься. Да и не надо; главное — за ним, атаманом, идут и стоят за общее дело тысячи и тысячи людей. И еще будут. Пойдем против бояр! Не выдюжим — и на другой реке курени устроим. Не все, конечно, туда пойдут. А многие, поди (ах ты, мать, пресвятая богородица! Помилуй нас и спаси!), и не доживут, не успеют уйти...

— Так как, господа казаки? — очнувшись от мимолетных дум, встрепенулся атаман. — Согласны?

— Согласны, согласны!

— Любо!

— Выступать в поход!

— Хватить гутарить! Бить бояр надо!

— На том и решим! — Голос Булавина звучал громко, торжественно и твердо. — По указу всего великого Войска Донского выступаем в поход против московских боярских полков!

Круг медленно расходился. Полковники и есаулы, сотники и десятники собирали повстанцев в условленных местах. В лагерях Драного и Некрасова седлали коней, приторачивали на запасных лошадей походные сумки с поклажей. Волжское войско грузилось на суда, с казаками вместе отплывали черкасские бурлаки и ярыжки. Булавин выделил им две пушки, чтобы способнее было крепости воевать и разбивать купецкие караваны. А потом, глядишь, на море Хвалынское, как разинские шарпальники, вымахнем и пойдем гулевать по простору синему, к берегам шемаханским да персидским!

Войско Драного по степям вдоль Северского Донца быстро двигалось в сторону Бахмута, Тора и соседних городов. Туда, где булавинцы бросили смелый вызов обидчикам и притеснителям, начали борьбу с карателями и вешателями, которых, как они считали, прислали к ним московские бояре брюхатые. Мало им, видно, того, что Долгорукого и прочих с ним бросили в волчьи ямы. Другим того захотелось! Получат, и сполна! Дайте только срок, всего изведают!

Драный собрал более чем 10-тысячное войско. Имелись у него пушки, много ружей и пистолей. Во главе полков стояли Беспалый, Голый, Шучка и другие атаманы. Действовали они то вместе, то раздельно. Один из них, Беспалый, пришел к Бахмуту с двумя тысячами повстанцев, и здесь к нему присоединились четыре тысячи запорожцев и многие бахмутцы.

Еще в начале мая Шидловский жалуется Голицыну на ненадежность жителей городов Изюмского полка, возможность возмущения на Украине; «а им оного вора украинцам удержать невозможно. И во всем Белогородцком розряде ни одной крепости нет, где б мочно оного вора одержать» (удержать, отбить).

Беспокоится и В. В. Долгорукий: