Читаем Булавин полностью

— Что ты им ответил?

— Что царского величества и адмирала, и полков Преображенского и Семеновского на Воронеже ждут с часу на час. И про обыход его царского величества всякие припасы изготовлены давно. А х князю Василию Володимеровичю полки идут конные и пехотные непрестанно.

— Еще что слышал? Какое намерение имеет Булавин и иные воры?

— От строителя Ионы слышал я, что Булавин конечное намерение имеет, управясь с войсками, итить вверх по Дону на русские городы. А в Донецком и иных городков казаки и бурлаки хвалятца итить под Рыбной и под иные городы для отгонки конских стад в сих числех вскоре.

Из этих сообщений Долгорукий узнал важные для себя вещи. Казаки Донецкого городка, несмотря на некоторые прежние колебания, тоже склонились к единомыслию с Булавиным, помогают ему всем, чем могут, как и многие другие их собратья из иных городков. Булавин и его атаманы собирают людей, пушки, припасы, провиант для походов, борьбы с царскими войсками. Правда, известия о сборе полков к Долгорукому (в том числе двух лейб-гвардейских, что, впрочем, слухи преувеличили — к Дону шел только один батальон Преображенского полка), приходе самого царя и адмирала Апраксина смутили некоторых повстанцев — из Черкасска бегут домой казаки верховских городков, повинную Долгорукому принесли атаман Иван Наумов и казаки Сухаревой станицы, что под Валуйками, недалеко от лагеря карателей. 

Долгорукий, получив в конце июня от Шидловского и его шпика известие, что «воры з Драным переправились Донец и конечно идут на меня», сообщает царю:

— И я, государь, сего числа пошел против их и буду чинить промысл, сколько господь бог помочи подаст.

Но майор по-прежнему жалуется царю на малолюдство: одни полки он посылает к Толстому для охраны Азова и Троицкого, другие медленно идут к нему, Долгорукому; к тому же «зело надобно оставить несколько (полков. — В. Б.) на Волуйке и по Украине для того, что тут люди зело шатки и ненадежны».

— Сего ж часа и минуты (было это 2 июля. — В. Б.), — лихорадочно дописывает Долгорукий донесение царю, — получил я письмо от брегадира Шидловского. Пишет, что вор Драной, собрався с войски, пришел к Тору и стал обозом. И я сего же часа и минуты пошел в поход к Шидловскому в соединение.

На западной окраине Войска Донского назревали решающие события. Булавин, понимая, что каратели готовят удар в районе Донца, а потом пойдут к Черкасску (для того и шлют полки в Азов — не только же для его охраны!), приказывает Драному с его войском выступить против Долгорукого. Так изображает, и не без оснований, ход мыслей и действий Булавина бригадир Шидловский в письме Меншикову:

— Вор Булавин, уведав о отправлении Гулицына полку в Азов, отправил от себя единомышленника своего вора Сеньку Драного против войск, которые у меня в команде, а паче, чтоб не пропустить вышеписанного полку к Тагань-рогу.

Одновременно каратели сосредоточиваются и на восточной окраине Войска Донского. Сразу же после начала действий булавинцев Хохлача, Некрасова, Павлова и других из Москвы рассылают распоряжения в поволжские города, от Нижнего Новгорода до Астрахани: быть от «воров» во всякой осторожности и готовности, сноситься между собой и помогать друг другу, охранять Волгу от булавинцев. Власти распорядились послать 500 солдат из «гварнизона московского» к Нижнему Новгороду «для безопасного от тех воров торговым и всяких чинов людей проезду», а также чтобы «чинить над ворами военный промысл» и для того ехать до Нижнего, Макарьевской ярмарки и до Казани.

Боярин князь Петр Иванович Хованский, подавлявший восстание башкир и татар, послал в конце июня по указу Петра на помощь Долгорукому полк Иуды Болтина. Он сожалеет, что сам не может пойти против донских «воров»:

— А намерение мое было, — пишет боярин царю, — чтоб с вором Булавиным видетца под Черкаским, да теперя неколи, потому что итти стало не с кем. А, окроме того драгунского полку, солдаты у меня в полку ненадежны. А буде поволишь тот полк поворотить или иные драгунские полки прислать, и я который час на Царицын приду, того часа под Черкаской пойду; только изволь в Азов к господину губернатору послать указ, чтоб прислал ко мне мождеры (мортиры. — В. Б.) и бонбы. А о том твое величество и сам известен, сколь далеко от Царицына Паншин (казачий городок на Дону, у переволоки на Волгу. — В. Б.). А лутче с ним, вором, отведатца под Черкаским, не упустя вдаль; только без драгунских полков итьти на нево мне невозможно.

Сам Хованский вскоре, в самом конце июня, «для отпору против воровских казаков булавинцов от Камы реки, с полками поворотясь, пошел и товарыщей своих, генерала-маеора Гульца да стольника Афанасья Дмитриева-Мамонова, с пехотными полками ис Казани отпустит в судах на низ Волгою рекою. А сам с конницею, пере-брався на нагорную сторону (правобережье Волги. — В. Б.), пойдет к Саратову или где будут воровские казаки являться и над ними поиск и промысел чинить станет».

В другом письме царю Хованский сетует:

Перейти на страницу:

Похожие книги

Афганистан. Честь имею!
Афганистан. Честь имею!

Новая книга доктора технических и кандидата военных наук полковника С.В.Баленко посвящена судьбам легендарных воинов — героев спецназа ГРУ.Одной из важных вех в истории спецназа ГРУ стала Афганская война, которая унесла жизни многих тысяч советских солдат. Отряды спецназовцев самоотверженно действовали в тылу врага, осуществляли разведку, в случае необходимости уничтожали командные пункты, ракетные установки, нарушали связь и энергоснабжение, разрушали транспортные коммуникации противника — выполняли самые сложные и опасные задания советского командования. Вначале это были отдельные отряды, а ближе к концу войны их объединили в две бригады, которые для конспирации назывались отдельными мотострелковыми батальонами.В этой книге рассказано о героях‑спецназовцах, которым не суждено было живыми вернуться на Родину. Но на ее страницах они предстают перед нами как живые. Мы можем всмотреться в их лица, прочесть письма, которые они писали родным, узнать о беспримерных подвигах, которые они совершили во имя своего воинского долга перед Родиной…

Сергей Викторович Баленко

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное