Булавинский бунт. (1707–08 гг.). Этюд из истории отношений Петра Великого к Донским казакам

«Идете вы к нам в Донские городки для разорения, — говорили мятежники: — за что вам разорять? Нам до вас дела нет, ни до бояр, ни до солдат, ни до драгун; мы стоим за веру христианскую, нам только дело до Немец и до прибыльщиков и до неправых судей».[60]

Но Бахметев, разумеется, на «прелестное» письмо не склонился и неуклонно готовился к битве. Он стоял с своими соладатами на одной стороне Курлака, а казаки были на другой. В течение двух часов происходили переговоры между обеими сторонами. Хохлач повторил устно то же, что было написано в прелестном письме, т. е. «за что вам нас разорять». Очевидно, они не надеялись побить царские полки».

— А вы зачем убили князя Юрия Владимировича? — отвечали им из отряда полковника Бахметева.

— Мы его убили за то, что он стал делать против государева указа. И ныне мы стоим за правду. Станете с нами биться, мы с вами биться, как меду пить, готовы».

Между тем часть царского войска во время этих [переговоров] переправилось через речку Курлак и в тыл кинулось на казаков. Мятежники были разбиты, потеряли пленными 143 человека казаков».[61]

Пленные были отправлены в Воронеж. В сражении этом был ранен подполковник Рихман, один стольник, три «жильца», сотник Острогожского полка, двое драгун, один гренадер и один помещик.

Получив известие о победе, Петр написал воронежскому губернатору Апраксину такое распоряжение относительно куртацких пленных:

«Воров Булавинцев, которые ныне на Воронеже, прикажи казнить и перевешать по дорогам ближе тех городов, где они жили и воровали, и о том изволь отписать к Майору Долгорукому».[62]

V

Известие о взятии Булавиным Черкаска, чего так боялся Петр, произвело сильное впечатление на царя. В письме к Толстому от 28^го мая он пишет, что обязательно сам явится на Дон, а пока двинул из Киева два полка — драгунский Кропотова и пеший, снабдив их подробной инструкцией. Он немедленно двинул полки на усиление Азова и Таганрогу, за целость которых теперь более всего боялся.

Майор Долгоруков тянул время самым бесполезным образом. Явившись в Воронеж только 12^го мая, он засел в этом городе, поджидая войска:

«Как я приехал на Воронеж, не токмо б чтоб все были в готовности, хотяб меньше половины было — я бы без всякого мешканья того ж часу пошел; и коего часу я приехал, того часу послал указы к кн. Волконскому, Гагарину и другим, чтобы они немедленно шли в указные места, и они и по се число в указные места не бывали; Шидловский пишет, что ему без Московских ратных людей с одними Черкаскими полками идти ненадежно».[63] [64]

Между тем сюда прибыли пленные казаки, взятые в битве при Курлаке. Как назначенный усмирителем бунта, Долгоруков тотчас же выказал готовность распорядиться с ними и 15 мая отправил к царю отчет о своих предполагаемых действиях над бунтовщиками. Отчет гласил следующее:

«Которые воры взяты на бою 143 человека, в том числе старых казаков 23, а достальные все разных городов сходцы: и я, государь, по дороге к Пристанскому велел поставить 20 виселец и буду их вешать 17^го числа, и несколько четвертовать и по кольям распинать».[65]

Но к искреннему сожалению распорядительного и решительна майора, ему не пришлось самому и в назначенный им день привести в исполнение своего намерения. Петр тем временем получил от казаков отписку, в которой они выражали желание служить великому государю всеми реками преусердно, если царские полководцы «перестанут учинять им всякое разорение». Поэтому царь поспешил отменить свое прежнее распоряжение Апраксину относительно взятых в плен «воров Булавинцев», чтобы не раздражить казаков, которые, в случае не исполнения предложенных ими условий, грозили уступить царю Дон со всеми запольными реками и уйти к Турецкому султану. 16 мая Долгорукий получил от Петра распоряжение и внушение поступать с казаками милостиво, «жестокостями не усиливать слухов о месте за брата». Долгоруков не без сожаления отвечал на это письмом от 25^го мая: