«Ну, эта в помощи доброго самаритянина не нуждается, — про себя констатировал он. — Наоборот».
— Па-авел Иваныч… — тоном обиженного ребенка протянула Жанна. — Лето же, смена гардероба. А я на Лохвицкого в «Чаровнице» такой костюмчик видела… Светленький, без подкладки, конкретная Италия, не бодяжная…
И ухватилась тонкими пальчиками за узел его галстука. Петр, мысленно плюнув, уступил — ежели совсем честно наедине с собой, то не очень-то и тянуло разыгрывать монаха. Расстегивая на ней блузочку, он поймал себя на том, что делает это привычно, со сноровкой окруженного девичьим сговорчивым цветником барина времен Очаковских и покоренья Крыма. Опять-таки привычно — была практика во время визита телезвездочки — пристраивая девушку на обширном мягком кресле, он успел подумать, что рискует не то чтобы переродиться характером, но изрядно врасти в Пашкин образ. Если это продлится еще с месяц, трудновато будет потом отвыкать — от сговорчивых телочек, от роскошной машины, от услужливой горничной, бдительной охраны и всего прочего. Марк Твен, пожалуй, чуточку перемудрил, заставив своего нищего тяготиться королевской роскошью, — роскошь, знаете ли, обладает пакостным свойством засасывать, особенно тех, кто вырос пусть и не в канаве, но и не в холе…
Жанна застонала, притягивая его голову, и он перестал о чем-либо думать, потому что мужик есть мужик и пишется «мужик», аминь, прости ты меня. господи…
…Потом она беззаботно пускала дым, уютно устроившись обнаженной в черном кресле так, как на одной из фотографий в отведенном ей конверте. Петр, приведя себя в порядок, присел на подлокотник и рассеянно погладил ее волосы — чтобы не выглядеть разочарованным в подруге любовником. Вернется Пашка, все пойдет по новой, поэтому не стоит разочаровывать девочку холодным обращением, она-то в чем виновата?
— Павел Иваныч, — сказала она с непонятной интонацией. — А почему вы Митьку Елагина не вышвырнете?
— По поводу?
— Девчонки говорили, он вашу супругу совсем задолбал, Ромео фиговый, так и пялится, так и норовит этак невзначай ручонками обнаглеть. Неприлично же.
— Что бы я без тебя делал, — сказал он, внутренне напрягшись. — Одна ты озабочена моим имиджем…
— Нет, серьезно. — сказала Жанна с видом умудренной жизнью солидной женщины. — Ваше дело, как у вас там с ней, но нельзя же позволять все это на публике. Шепотки ползут. Жена Савельева — и какой-то шоферюга… Ущерб для репутации. Я сама сегодня видела…
— Сегодня?
— Ага. Открывал ей дверцу — и так, знаете, будто бы невзначай пальцами провел, прямо по шее, до самого выреза… Ее аж передернуло…
«Ну, ты у меня нарвешься, красавчик, — зло подумал Петр. — Говорили же тебе, предупреждали. По-мужски ты обещал завязать со всем этим…»
Он резко выпрямился, прошел к столу и нажал клавишу с надписью «Гараж»:
— Савельев. Елагин где?
— Павел Иваныч, вы ж сами его в Аннинск отправили, на три дня, — чуточку недоуменно отозвался дежурный. — Косарев при мне передавал ваше распоряжение…
— Ладно, отбой, — растерянно сказал Петр, нажав клавишу отбоя.
«Ну, Гульфик Лундгрен, ты у меня нарвался». Его мобильник — чей номер, как растолковал Пашка, знали не более полудюжины человек во всем Шантарске — вдруг разразился пронзительной трелью, замигало зеленым прямоугольное окошечко.
Глава пятая
КАК ПРОВОЖАЮТ ПАРОХОДЫ…
— Я слушаю, — произнес Петр насколько мог уверенно, поглядывая искоса на непринужденно развалившуюся в кресле тезку Орлеанской девы.
— Как у тебя дела, Савельев? — послышался абсолютно незнакомый женский голос, усталый, тускловатый.
— Нормально, — ответил Петр, напрягшись. Жанна, сообразив что-то, привстала и проделала нехитрую пантомиму, спросив языком жестов, не следует ли ей выметаться. Вообще-то, молодец девочка, умеет разграничивать служебное и личное… Петр проворно пошевелил кистью свободной руки, и Жанна, сделав понимающую гримаску, в три секунды натянула нехитрую одежонку, простучала каблучками к двери.
— Нормально вроде бы, — сказал Петр, оставшись в одиночестве.
— А то газеты писали всякие ужасы…
— Ну, это смотря какие газеты… Верь больше. Судя по всему, незнакомка не распознала подмены — что ж, следовало ожидать, масса близких Пашке людей, каждодневно с ним общавшихся, до сих пор в неведении…
— Приятно слышать, — сказала женщина, но никакой особой радости в ее голосе не ощущалось. — Ты очень занят?
— Ну, не то чтобы… Можно сказать, вообще не занят.
— Совсем хорошо. Паша, нам нужно поговорить. Желательно не откладывая. "Легко тебе говорить, милая, — подумал он. — А мне-то как быть, если я в
толк не возьму, кто ты вообще такая?"
— Когда?
— Хорошо бы прямо сейчас, — сказала незнакомка решительно.
«Так. сейчас начнутся подводные камни… Нужно взвешивать каждое слово, ляпнешь ей, чтобы приезжала, а окажется, что Пашке такое идиотство сроду в голову не могло прийти, поскольку выглядит из ряда вон выходящим шокингом».
— Ну, вообще-то… — осторожно начал он.
— У тебя там кто-нибудь есть? Ты вообще где?
— На фирме, — сказал он осторожно. — Никого у меня, одинешенек в кабинете…
— Можешь приехать?