Булгаков

Очевидно, что Булгаков впоследствии шутливые вопросы Ермолинского осмыслил вполне серьезно и заподозрил друга в попытке выведать его подноготную для доклада в "дорогие органы". А в пристрастной подаче весьма грозно могло прозвучать и признание писателя, что он - "не наш человек", и слова по поводу нежелания выходить к зрителям в связи с возобновлением "Дней Турбиных", о штанах, которые появились тогда, когда уже нет задницы. Е. С. Булгакова прекрасно осознавала, что именно в связи с этим разговором автор "Мастера и Маргариты" сделал А. М. журналистом. Ермолинский же не знал, что в романе есть столь разоблачительная для него история знакомства Мастера с А. М., поскольку она не была включена ни в журнальную публикацию "Мастера и Маргариты" 1966-1967 гг., ни в машинопись романа, подготовленную в 60-е годы вдовой писателя. Эпизод с А. М. вошел только в издание романа 1973 г., осуществленное при участии Е. С. Булгаковой, которой, однако, так и не удалось увидеть книгу напечатанной.

Опасения Булгакова насчет Ермолинского были безосновательными. В декабре 1940 г. последний был арестован, и в ходе допросов, как свидетельствуют их опубликованные протоколы, связи Сергея Александровича с НКВД никак не проявились. Кстати, не исключено, что в шутливом разговоре с Ермолинским Булгаков рассказывал о злоключениях своей повести "Роковые яйца". На допросе в НКВД 14 декабря 1940 г. Сергей Александрович назвал ее "наиболее реакционным произведением Булгакова" из всех, ему известных, поскольку там проявилось неверие "в созидательные силы революции". По утверждению Ермолинского: "Сам Булгаков считал, что "Р. Я." сыграли резко отрицательную роль в его литературной судьбе: он стал рассматриваться как реакционный писатель". Дарственная надпись с экземпляра повести, сохранившаяся в архивах НКВД, подтверждала показания: "Дорогому другу Сереже Ермолинскому. Сохрани обо мне память! Вот эти несчастные "Роковые яйца". Твой искренний М. Булгаков. Москва. 4.IV. 1935 г.". Повесть насторожила цензуру и осложнила публикацию булгаковских произведений (больше крупных вещей писателя при его жизни в СССР напечатано не было).

Имя Алоизий для А. М. автор "Мастера и Маргариты", возможно, заимствовал из романа Александра Амфитеатрова (1862-1938) "Жар-цвет" (1910) (см.: Демонология), где так назван эпизодический персонаж, старый закрыстын (кастелян) польского графа Валерия Гичовского. Это может указывать и на реальный прототип: Ермолинский был родом из Вильно и носил фамилию польского происхождения.

АРКАДИЙ АПОЛЛОНОВИЧ СЕМПЛЕЯРОВ, персонаж романа "Мастер и Маргарита", председатель "акустической комиссии московских театров". Фамилия "Семплеяров" произведена от фамилии хорошего знакомого Булгакова, композитора и дирижера Александра Афанасьевича Спендиарова(1871 - 1928). Вторая жена писателя Л.Е.Белозерская вспоминает о знакомстве со Спендиаровым и его семейством в начале 1927 г. и приводит дневниковый рассказ его дочери Марины (1903 - 1984): "Мы с папой были у Булгаковых. Любовь Евгеньевна спросила заранее, какое любимое папино блюдо. Я сказала: "Рябчики с красной капустой". С утра я искала папу, чтобы сообщить ему адрес Булгаковых... Помню его голос в телефоне: "Это ты, Марюшка? Ну, что ты? Ну, говори адрес... Хорошо, я приду, детка". Когда я пришла, Михаил Афанасьевич, Любовь Евгеньевна и папа сидели вокруг стола. Папа сидел спиной к свету на фоне рождественской елки. Меня поразило то, что он такой грустный, поникший. Он весь в себе был, в своих мрачных мыслях и, не выходя из своего мрачного в то время мирка, говорил, глядя в тарелку, о накопившихся у него неприятностях. Потом, как-то неожиданно для нас всех, перешел на восхваление Армении. Чувствовалось, что в сутолочной Москве он соскучился по ней". Сама Л. Е. Белозерская отозвалась о прототипе А. А. С. так: "Мне Александр Афанасьевич понравился, но показался необычайно озабоченным, а поэтому каким-то отсутствующим". Именно таким выглядит А. А. С. после скандала в Театре Варьете, где были разоблачены Коровьевым-Фаготом его любовные похождения. Тогда супруга А. А. С. на телефонный звонок "ответила мрачно, что Аркадий Аполлонович нездоров, лег почивать и подойти к аппарату не может". Разговор его с представителем учреждения, имевшего короткое, но грозное название (в ранних редакциях романа называвшемся ГПУ), во многом напоминает разговор с М.А.Спендиаровой: " - Да, да, да, как же, я понимаю... Сейчас выезжаю".