Булгаков

Действие происходит в будущем. Профессор изобретает способ необыкновенно быстрого размножения яиц при помощи красных солнечных лучей... Советский работник, Семен Борисович Рокк, крадет у профессора его секрет и выписывает из-за границы ящики куриных яиц. И вот случилось так, что на границе спутали яйца гадов и кур, и Рокк получил яйца голоногих гадов. Он развел их у себя в Смоленской губернии (там и происходит все действие), и необозримые полчища гадов двинулись на Москву, осадили ее и сожрали. Заключительная картина - мертвая Москва и огромный змей, обвившийся вокруг колокольни Ивана Великого.

Тема веселенькая! Заметно, впрочем, влияние Уэллса ("Пища богов"). Конец Булгаков решил переработать в более оптимистическом духе. Наступил мороз, и гады вымерли...".

Сам Булгаков в дневниковой записи в ночь на 28 декабря 1924 г. охарактеризовал свои впечатления" от чтения Р. я. на "Никитинских субботниках" следующим образом: "Когда шел туда - ребяческое желание отличиться и блеснуть, а оттуда - сложное чувство. Что это? Фельетон? Или дерзость? А может быть, серьезное? Тогда не выпеченное. Во всяком случае, там сидело человек 30 и ни один из них не только не писатель, но и вообще не понимает, что такое русская литература.

Боюсь, что как бы не саданули меня за все эти подвиги "в места не столь отдаленные"... Эти "Никитинские субботники" - затхлая, советская рабская рвань, с густой примесью евреев". Вряд ли отзывы посетителей "Никитинских субботников", которых Булгаков ставил столь низко, могли заставить писателя изменить финал Р. я. В том, что первый, "пессимистический" конец повести существовал, сомневаться не приходится. Бывший сосед Булгакова по Нехорошей квартире писатель Владимир Лёвшин (Манасевич) (1904-1984) приводит тот же вариант финала, будто бы сымпровизированный Булгаковым в телефонном разговоре с издательством "Недра", когда текст еще не был готов: "...Повесть заканчивалась грандиозной картиной эвакуации Москвы, к которой подступают полчища гигантских удавов". Отметим, что по воспоминаниям секретаря редакции альманаха "Недра" П. Н. Зайцева (1889-1970) Булгаков сразу передал сюда Р. я. в готовом виде, и скорее всего воспоминания В. Лёвшина о "телефонной импровизации" финала - ошибка памяти. О существовании Р. я. с другим финалом сообщала Булгакову анонимная корреспондентка в письме 9 марта 1936 г. в связи с неизбежным снятием с репертуара пьесы "Кабала святош", называя среди того, что "пишется Вами, а м. б. и приписывается и передается", "вариант окончания" Р. я. и повесть "Собачье сердце" (не исключено, что вариант финала Р. я. был записан кем-то из присутствовавших на чтении 27 декабря 1924 г. и позднее попал в самиздат).

Интересно, что реально существовавший "пессимистический" финал почти буквально совпал с тем, который был предложен писателем Максимом Горьким (Алексеем Максимовичем Пешковым) (1865-1936) уже после опубликования повести, вышедшей в свет в феврале 1925 г. 8 мая того же года он писал литератору Михаилу Леонидовичу Слонимскому (1897-1972): "Булгаков очень понравился мне, очень, но он не сделал конец рассказа. Поход пресмыкающихся на Москву не использован, а подумайте, какая это чудовищно интересная картина!" Очевидно, Горькому осталась неизвестна заметка в "Днях" 6 января 1925 г. и он не знал, что предлагавшийся им конец существовал в первой редакции Р. я. Булгаков так и не узнал этого горьковского отзыва, равно как и Горький не подозревал, что в дневнике Булгакова в записи 6 ноября 1923 г. автор Р. я. отозвался о нем очень высоко как о писателе и очень низко - как о человеке: "Я читаю мастерскую книгу Горького "Мои университеты" ...Несимпатичен мне Горький как человек, но какой это огромный, сильный писатель и какие страшные и важные вещи говорит он о писателе".

Очевидно, автор "Моих университетов" (1922) из своего западноевропейского "прекрасного далека" не представлял себе абсолютную нецензурность варианта финала с оккупацией Москвы полчищами гигантских пресмыкающихся. Булгаков же, скорее всего, это осознал и, то ли под давлением цензуры, то ли заранее предвидя ее возражения, переделал окончание Р. я.