Булгаков и Маргарита, или История несчастной любви Мастера

Чувство мести в этих нескольких строках и в самом деле вопиет. Но вот куда же подевался трезвый взгляд, «сознание государственной необходимости»? Это «сознание» должно было подсказать и ему, и брату еще в 1905 году, что стремление народа к равноправию, вне всякого сомнения, приведет к уничтожению власти землевладельцев и «высшего сословия». И если эту власть добровольно не отдать, катастрофа в России неизбежна. Даже брату Сергею с его отчасти либеральными идеями не приходило в голову — одними идеями не накормить народ. Нет, он носился с голубой мечтой сделать «науку реальной и живительной общественной силой, созидающей и образующей, которая простирает свое действие на все слои народа, поднимает и просвещает самые низшие из них». А ведь всего-то стоило понять, что, если не наделить крестьянина землей, плевать он будет и на идеи, и на это просвещение. И выберет самый радикальный путь, благо нетерпеливых глашатаев свободы и равноправия всегда хватает. Только вот сытый им внемлет не всегда.

Об этом радикальном выборе, вызванном слабостью и ошибками российской власти, писал Николай Бердяев в 1931 году:

«Можно видеть зло, ужас, уродство революции и все-таки признать ее смысл в судьбах русского народа. Революция есть, конечно, прежде всего расплата за прошлое, конец старой жизни, а не начало новой. Стихия революции сама по себе не есть творческая стихия, в ней слишком сильны аффекты злобы, ненависти и мести, слишком действуют инстинкты разрушительные. В революции догнивает то, что начало гнить в жизни дореволюционной, в старом режиме… Революция и значит, что творческих сил не нашлось, что воля к созиданию, к обновлению жизни оказалась бессильна».

Увы, и в прошлые годы, и в нынешней нашей жизни многие беды случаются именно из-за отсутствия творческих сил — чтобы разобраться в том, что происходит, не хватает ни желания, ни разума. Вот и князь, вместо того чтобы попытаться понять, сделал, мягко говоря, очень странный вывод, более характерный как раз для той, пресловутой сволочи:

«Будущие победители будут соперничать в жестокости с большевистскими чрезвычайками, а может быть, и превзойдут их… Я часто спрашиваю себя, что будет в Москве в тот день, когда там где-нибудь на площади будут всенародно повешены такие корифеи большевизма, как Троцкий, Ленин, Петерс и другие…»

Разгрома армии барона Врангеля князь не пережил. Впрочем, говорят, что причиной его смерти стало не только трагическое разочарование в силе Белого движения, не только вынужденное признание порочности проповедуемых им идей. Увы, князь умер от сыпного тифа.

Был в окружении Киры Алексеевны еще один человек, нравственные принципы которого и взгляды на политику вполне заслуживают пристального изучения. Впрочем, никаких подтверждений ее знакомства с князем Сергеем Дмитриевичем Урусовым у меня нет. Когда же речь зашла об «окружении», имелось в виду только то обстоятельство, что с 1914 по 1937 год князь жил в том же доме в Обуховом переулке, где в свое время обитал врач-психиатр Михаил Кутании. И все же князь упомянут здесь вовсе не случайно. А дело в том, что внучка Киры Алексеевны, Ирина, в 1961 году вышла замуж за князя Сергея Леонидовича Урусова, который приходился прапраправнуком Никите Сергеевичу Урусову. Сергей Дмитриевич принадлежал к другой ветви рода, однако обе они сходились на Никите Сергеевиче, которому наш князь приходился внуком. Да если б знала Кира Алексеевна заранее об этом, так уж наверняка нашла бы повод для знакомства.

Убежденный демократ и либерал, горячий сторонник земства, Сергей Дмитриевич не раз предпринимал попытки войти во власть — и при царе, и при Временном правительстве. Однако, несмотря на высокие должности, нигде долго не задерживался, поскольку действия власти вступали в противоречие с его жизненными принципами. Так, после событий 1905 года с трибуны Первой Государственной думы он заявил: пока делами государства заправляют «по воспитанию вахмистры и городовые, а по убеждению погромщики», ничего хорошего для России ждать не приходится. Речь, в частности, шла о провокационных действиях полицейских чинов, подстрекавших черносотенцев к погромам.