Булкинъ и сынъ

- Нанимался? К кому? Что за чушь...

- К... - я хотел намекнуть, но меня держало слово, данное Хряпову, а газетчики - народ вострый, из одного намека размотают всю историю. Я прикусил язык. - К некоему... видному лицу.

- Ну-ну... Зачем же ты ему сдался? На Рождество открытки сочинять?

"Постой, Гаврилыч, - подумал я. -Хихикать-то рановато".

- Зачем же открытки? Телохранителем, - и по заострившемуся взгляду я понял, что Буз зацепился.

- Как? - сказал он. - Ну-те... Поясни, Петя.

Я расстегнул пиджак и перекинул ногу повыше, по-американски. Муза завирательства уже была тут и знакомо пощекотала под языком.

- Прежде всего, - сказал я, - дело это частное и, как говорят французы, тре деликатэ. Поэтому я буду сдержан и не назову имен. Но даже то, что я расскажу, это - антр ну, ву компрене, Иван Гаврилович?

- Разуме... - главный кивнул, хлебнув чаю.

- Вам обстоятельно или в общем наброске?

- Обстоятельно, - сказал Буз ртом с чаем.

- Хорошо. Обстоятельно, как в романе Золя с примечаниями Мопассана. Итак...

Кабинет Буза размещался на четвертом этаже. Главный редактор "Нашего голоса" имел право сидеть высоко, так что под окном горбилось бесконечное стадо крыш. Из рыжей этой унылости выметывались вверх лишь церковная звонница и труба лесопильного дела братьев Будрыкиных. Зато отсюда за милую душу можно было заметить любой непременный воскресный пожар и еженедельный пароход "Еруслан" на крутом дальнем колене реки. Благодаря этажу, отдел городских новостей в газете процветал.

- Итак, - сказал я, - некий помещик, не из последних в губернии... но из тех, кто живет близко от нашего города...

- Любовная история,-поспешил с догадкой Буз.

- Да,-подтвердил я,-сумасшедшая любовь и... более того. Но - о тур де роль обо всем. Уж долго у меня на примете была эта интрижка - с самого... с Рождества. Вот-с... Не буду растягивать, уцепил я ее нюхом. Глазки в театре и все такое...

Я посмотрел на потолок. Там летела траченая пылью греческая дева Диана, а три амура трубили в трубы и держали ленту - прикрывать ей стыдные места.

- На героя я уже намекнул. Героиня... знаете ли, из тех, к кому на высоком балу не всегда подойдешь: кавалеры задами ототрут... Ну, а тут молодой барин. Широкая душа, расстегаи, тройки, цыгане до зари...

- Она замужем?

- О да! - воскликнул я с таким пафосом, словно убеждал чиновника налоговой конторы. - Ее муж ревнив, как мавр! Это большой человек... и... и как раз то самое лицо... Впрочем, это слово не совсем подходит к персонажу - просто образованный, богатый человек...

- Кури, - сказал Буз.

Он протянул собственные, из портсигара, и я почувствовал, как наливаюсь весом.

- Мерси, не курю, вы знаете, - и на всякий случай добавил: - Бросил.

Буз кивнул, закуривая "Адмиральские" (почти столичные: из Нижнего) и - вместе с дымом:

- Какая она из себя?

- Кто?

- Твоя... прынцесса.

- А-а... героиня? - я снова перекинулся взором с голым обществом на потолке. - Увольте, Иван Гаврилович, такую красу трудно описать... Может быть я и сам слегка впал в амур... Ну, знаете... блондинка, прямые черты... рот несколько большой, но без лишнего, в норме, ком иль фо. Глаза нельзя назвать огромными, но выразительные. Такие, знаете, чуть-чуть печальные. Маленькие ушки - вы бы их не заметили. (Интересно, почему Диана без ушей?) Фигура... греческой богини; бюст... Впрочем, это уже лишнее...

- Не стесняйся, Петя, - сказал Буз. - Говори всё, что считаешь нужным.

- Значит, бюст... тоже греческой богини, - уточнил я.

Тут двери разинулись, и появился линотипист-печатник Порывайло.

- Гарт, туда его, дрянь. Стынет быстро и раковину дает, - сказал Порывайло без церемоний; Буз его любил.

- Ладно, - сказал он. - Зайди потом...

Порывайло скрылся.

- Ну? - сказал главный. - Мы остановились на... хм... бюсте.

Правда, для такого поэтического предмета фантазия у тебя оказалась скудновата.

Было видно, что несколько возможных кандидатур Буз уже успел перебрать.

Я вдохнул побольше редакционного воздуха ("Так вот...") - и одним духом набросал наглое похищение красавицы ухарем-помещиком с бандой преданных людей. Мчались в шарабанах; злодей, прижимая помертвелое сокровище, кричал: "Гони-и-и!..." Жутко скалились холуи и купленные до предков индийского колена цыгане. Храпели кони, чуя неладное, нечистое. Неслись по деревням и раздавленным в филе курам - к загородному дому в два этажа. Обманутый супруг, пряча рога (поскольку боялся ославления и насмешки), весь гнев с изрядной долей капитала вложил в тайную месть. Был нанят отряд, чтобы отбить у врага его приз: три гимназиста, подозреваемых в сочувствии социалистам ("Социалистам - это хорошо, - подумал я. - Это модно - социалисты"); представители темного мира, но так - золотая шпана, ничего крупного; дворник и я. Немного поколебавшись, я добавил в лагерь похитителей анархиста, примкнувшего за идею, а в другой лагерь полицейского агента.

Обе стороны вооружены. Муж полон решимости вернуть пышноволосое сокровище с греческим бюстом, похититель - оное отстоять.