Булочник и Весна

Кажется, целый век мы шли через заставленную машинами площадку, хотя и старались миновать её как можно быстрее. Это был сновидческий шаг – трагически медленный, никак не позволяющий нам отдалиться от огненного бриллианта аквапарка.

Ирина вела Петю, приобняв за спину, словно раненого. Видно, силы на прощальную реплику были взяты им из последнего резерва – больше ничего не осталось. Он был всё в той же мокрой футболке. Водолазка и куртка валялись на стуле у инструмента. Сообразив это, я предложил сбегать, но он замотал головой.

Уже возле самой машины Петя споткнулся о выступ плиты. Всё! Вот теперь убит. Уткнувшись в плечо Ирины, плачет, как ребёнок, горько и безутешно. Обмельчавшие в свете купола звёзды колют нас своими иглами. Ветер пахнет дымом.

– Ладно, нормально, – наконец говорит он и, хлюпая носом, идёт к машине. – Брат, подальше меня отвези, ладно? Совсем далеко…

Щёлкаю замком. Петя валится на заднее сиденье и, свернувшись там в зародыш, застывает. Я с надеждой смотрю на Ирину, но она не может поехать с нами – в тёмной деревне, под ненадёжным приглядом Коли, остался Миша.

– Вы включите ему какую-нибудь комедию, дайте чаю с сахаром, булок! Углеводы снимают стресс. Или, может, выпить, только немного! – наставляет она меня. – И главное, побудьте с ним! А завтра уж я. Вы скажите ему твёрдо – я приеду!

По более или менее чистому ночному шоссе я отвёз Петю домой, к Елене Львовне. Всю дорогу он провалялся сзади мёртвым грузом. Я чувствовал: в какой-то иной, «параллельной» реальности, мой друг лежал на дымящейся земле и я должен был оттащить его с поля сечи на нашу тихую родину, хотя понятия не имел, как половчее взяться, чтобы не убить.

Дома Елена Львовна приняла его у меня – буквально в руки. Принесла подушку и плед. Он тихо лёг и застыл, не закрывая глаз, в совершенной тишине и безветрии. Никакой особенной боли или тоски его лицо не выражало. Он был спокоен – но не здесь, на другой земле.

Мне хотелось побыть с ним, пока он не разморозится, но Елена Львовна сказала, что разберётся со своим сыном сама. Я сел в машину и на автопилоте вернулся в деревню.

84 Прощание

А назавтра начало таять. Да не просто – а «как из ведра»! Как будто весна, переживая, что не застанет на холме весёлую нашу компанию, подвинула зиму плечом.

Втаптывая в мягкую глину последние снежные кружева, я перетаскал в багажник вещи, которые успел навезти в бытовку за время жизни в Старой Весне. Бог знает, вернусь ли? А когда открывал ворота, на опушке, рядом с прорубленной недавно дорогой, увидел Колю.

Он шагал вдоль деревьев, проламываясь в весеннее царство. Нога его, круша почернелую корку, добиралась до подснежной травы. Своими собственными шагами Коля прокладывал весну, рубил русла её будущих рек, размечал проталины. Занятие это несказанно развлекало его.

– Гляди-ка! – крикнул он, заметив меня, и, опершись о берёзу, снял с ноги валенок. Из серого голенища полупросыпалась-полустекла ледяная каша. – Илюха, помнишь, говорил, что март видел. Чем я не март? На эту должность я вполне гожусь!

Тут нога его, на которой он прыгал, подвернулась, и Коля рухнул, хохоча и бранясь.

– А ну пошли ко мне! – махнул он, вставая. – Давай! Дело к тебе есть. Подарок! – и заковылял к своему дому.

– Какой ещё подарок? – спросил я с подозрением, однако двинулся за ним.

– Думаю, всё равно дом-то теперь продавать! Разобрать бы надо, чтоб врагу не досталось, – объяснял Коля дорогой. – Полез на чердак – глядь, посылка тебе!

– Это как – продавать? – возмутился я, решив о «посылке» спросить попозже.

– А чего мне здесь теперь, под нечистью этой! – сказал Коля, взбегая на крыльцо. – Поеду к Зинке! Им шофёр там нужен на предприятии, – и, с мечтательной решимостью оглядываясь на долину, прибавил: – А участок продам!

– Нельзя тебе, Коль, – сказал я. – Кому, может, можно, а ты здесь у нас прописан по судьбе.