Булочник и Весна

Больше сомнений у меня не было.

– Собирайся, Лизк! – крикнул я, заходя в тёплый и душистый, сулящий лучшие яства родительский дом. – Складывай подарки! Надо ехать.

Через мгновение на мой зов вышла Лиза с отцом. А ещё пару секунд спустя плечом к плечу из кухни выдвинулись Майя с мамой. Мама твёрдо, как кортик, держала в руке механический штопор.

– Папочка, а Новый год? – тихо сказала Лиза.

Я собрался с духом.

– Лиз, Кирилл плохого тебе ничего не сделал, наоборот, возился с тобой, старался. Будь и ты человеком!

– Ты что? – грянула мама, не веря своим ушам. – Хочешь свою дочь из дома выгнать? Ты с дуба рухнул, Костя?

– Нельзя так, ребят. Нельзя, нельзя, – приговаривал я, сдёрнув с вешалки пуховичок и упаковывая в него отрешённо умолкшую Лизу. – Лизк, и ты с гульбой своей по вечерам завязывай, ладно? Мы и так всё уладим, разберёмся. Я тебе обещаю. Теперь уже честно, поверь…

На этих словах я посадил Лизу на стул и принялся неловко запихивать её ножки в сапоги.

– Уйди! Ноги сломаешь ребёнку! – крикнула мама и, отпихнув меня, принялась сама застёгивать молнии.

– Нет, но я только не понимаю, зачем тогда было нас преследовать, устраивать сцены, ломать дома? – раскрасневшись, спросила Майя. – Для чего? Чтобы нас потом вот так выставить? – Помолчала и, сняв фартук, принялась одеваться.

– Лиз, подарки твои! – растерянно сказал отец и протянул Лизе пакеты. Не меняя ни позы, ни выражения лица, она сжала полиэтиленовые ручки сумок. Майя, звонко всхлипывая в голубую косынку, чмокнула мою маму, и мы ушли.

Пока мы спускались по лестнице и шли к дороге, я старался держать слух и зрение заблокированными – не видеть, не слышать и, по возможности, не анализировать того, что делаю. В приглушённом состоянии сознания посадил Майю и Лизу в машину. Зарницы новогоднего неба осветили дорогу отъехавшего такси. Пахло порохом, хотя Новый год ещё не наступил, и я не имел понятия, чего прибавилось от моей необдуманной выходки – зла или добра.

Дома меня ждала приоткрытая дверь и готовая к бою мама.

– «Завязывай с гульбой!» – это надо так девочке маленькой сказать! – впустив меня, воскликнула она. – Девочку такую чудесную из дому выгнать! И ты учти, твоя Майя найдёт себе, и вряд ли это будет ангел, как Кирилл. Увезут твою дочь! Это ты понимаешь?

Я прошёл за негодующей мамой на кухню и сказал, что готов выслушать всё, что заслужил. Давай, отведи душу.

Мамино лицо, обычно чёткое и подтянутое, расплылось от горя.

– Нет, мне просто интересно: ты мазохист? Ты калечишь жизнь своих родителей, своей дочери, крушишь дома – чтобы получить какое-то изощрённое удовольствие? Просто скажи. Я должна понимать, кого я вырастила.

– Удовольствие тут ни при чём, – возразил я как можно дружелюбнее.

– А тогда почему? Люди приехали, хотели остаться. Хотели что-то наладить. Может, вообще – начать сначала. Я же предупредила тебя, что у них всё шатко!

– Нельзя, чтобы человека мотало от одного предательства к другому, – сказал я, не глядя на маму. – Нельзя никогда на такое подталкивать…

– Постой! – воскликнула мама, озарённая догадкой. – Так это, оказывается, ты у нас честь соблюдаешь! Упиваешься за счёт семьи своим благородством? За наш с Лизкой счёт? – мама заплакала и ушла в комнату, где сидели один на один мой папа с толкающим новогоднюю речь президентом.