Читаем Булочник и Весна полностью

Я нашёл его за крепостной стеной, возле тропы, по которой Серго возил на скотный двор тележки с сеном.

– Что я за болван! – сказал Петя, увидев меня. – Церемонюсь опять, как школьник. Уже разом бы решить! Я даже думал – в машину их и в Москву. Но как-то стыдно перед ребёнком. Отец бросил ради карьеры, теперь мать ещё какой-то тип обрабатывает. Не могу я вот так… – Он мотнул головой. – Одни, блин, сантименты!

– Петь, ты мне зубы не заговаривай, – сказал я строго. – Говори по-человечески – что с твоим делом?

– Да чего с делом! Я же сказал – закорючку надо получить! – удивился Петя.

– В общем, так! – скрепя сердце, сказал я. – Вот тебе правдивая история! – и передал ему всё, что узнал от Лёни.

Петя слушал, раскидывая мыском ботинка снег. На его лице не было никакой тяжести или страха – скорее рассеянность. Видно, он ещё не отошёл от свидания с Ириной.

– В альма-матер к нам, значит, рвался? – проговорил он, когда я закончил. – Ну, значит, ты прав, мне кранты. Какой-то, видно, у него переклин по детству… А жалко, что его не приняли! – вдруг улыбнулся он и, вынув руки из карманов, помял ладони. – У нас хорошо было… Мне иногда так хочется с Наташкой моей засесть за инструмент! Даже снится!.. Сесть бы и разбирать, расправлять все складочки, пока не полетим. Солнце светит, птицы чирикают, завуч всё чего-то заглядывает… А мы на крыльях Рахманинова, на мощном таком, в серых перьях, загривке…

Тут он резко умолк и с удивлением посмотрел на меня.

– Или ты хочешь сказать, что между нами есть параллели? Что я иду по его стопам?

– Ладно, Петь, давай уже, топай! Михал Глебыч тебя, небось, обыскался, – напомнил я.

Он с сомнением оглянулся на арку в стене, запахнул дублёночку и, на ходу отряхиваясь от растерянности, зашагал на монастырский двор.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза