Читаем Булочник и Весна полностью

Под вечер накануне открытия я обошёл наше украшенное к премьере заведение и поехал в Москву – звать своих. Коварство это было давно спланировано мной – не оповещать Майю заранее, а пригласить их с Лизой впритык, чтобы не осталось времени на отговорки. Мне казалось, от их приезда будет зависеть всё. Моя рука, включавшая зажигание, не дрожала, конечно, но была напряжена, как будто я ехал биться за судьбу мироздания.

Подъехав, я не стал звонить в домофон, а сел на крашеную лавочку ждать – не выйдет ли моя жена. Мало ли, вдруг ей понадобится в магазин? Я докуривал примерно седьмую сигарету, когда в энный раз пискнула подъездная дверь и вышла Майя. Она была в розово-серой, как заря, курточке, с волосами, льющимися из-под матерчатого капюшона. Несмотря на тяжёлую спортивную сумку, перерезавшую лямкой плечо, выражение Майиного лица было лирическим.

Ничего не замечая сквозь мечту, даже меня на лавке, она прошла вперёд и рассеянно покрутила головой – асфальт, гостевая стоянка, пяток пожухлых деревьев. Сладко, в голос, вздохнула и, поставив сумку на песочек детской площадки, села ждать. Интересно чего?

Я хотел окликнуть её, но испугался выпустить «синицу в руке». Незамеченным можно было по крайней мере всласть наглядеться на своё проданное счастье, на мирный дом и звёздное небо, которые пропил вдрызг.

И я остался сидеть, примёрзнув к лавке, любуясь, как Майя, подперев голову кулачком, ждёт, когда приедет Кирилл.

Её волосы приподнимал ветер, и отдельные прядки разговаривали между собой. Некоторые кланялись, приглашая друг друга на танец. Время, когда я мог трогать этот танец руками, утопило меня в своём парном молоке. А потом распахнулась дверь. Я увидел вылетевшую из подъезда Лизку и деревянно поднялся с лавочки.

Должно быть, она замешкалась, болтая с консъержкой.

– Мам, тётя Люба сказала, во вторник не будет воды! – крикнула Лиза и осеклась, заметив меня.

– Костя, ты откуда взялся? – направляясь ко мне, воскликнула Майя. – Я же только что вышла – тебя не было!

– Потому что не видишь ничего. Ходишь, как блаженная, – огрызнулся я ненароком.

Тем временем Лиза в зелёном, полном бабочек платье подскочила и, обняв меня, насколько хватило ручонок, прижалась щекой к рубашке.

– А что вообще случилось? – спросила Майя.

Промороженным голосом я сообщил ей о треклятой булочной, на которую почему-то надеялся, – теперь уже ясно, что зря. Ясно, ясно – по Майиному дышащему негой лицу, по приподнятой голове и свободной линии плеч.

Майя засмеялась.

– Булочная! Надо же! Поздравляю тебя с таким событием! Но видишь ли… – Она взглянула, не умея скрыть радость. – Кирилла отпустили на несколько дней! Мы уезжаем, прямо вот сейчас! Сначала до дачи его друга – это как бы перевалочный пункт, заодно и повидаемся, а дальше… – она оборвала рассказ. – Лизка, скажи!

Лиза напрягла руки, крепко сжимая меня в их тонком кольце.

– Мне так жаль! Очень!.. – всё с тем же счастливым выражением прибавила Майя. – Я правда очень, очень за тебя рада!

Заходили золотые круги, булочная, качнувшись, как лодка, приготовилась отчалить от берега. Зря я убил тебя, мамонт!

– Хорошо. Я перенесу открытие, – сказал я, скрепившись.

– Как перенесёшь? – изумилась Майя. – Не надо! Ни в коем случае!

На миг я закрыл глаза.

– Кому не надо? Тебе? А не помнишь ли ты, с чего начиналось моё крушение? Не с наших ли общих фантазий? Райский сад, райский дом, миленькое заведение с дивным запахом хлеба! Хочешь сказать, у тебя есть право не взглянуть на плоды усилий? Ну уж нет! Слушай меня внимательно: если ты не приедешь завтра, если твой чёртов доктор посмеет тебя удержать…

Я кипел, не стесняясь зрителей, не стесняясь даже и Лизки. В какую-то секунду во мне вспыхнула мысль – воспользоваться Майиным замешательством и, швырнув обеих девиц в машину, умчать!

Но и тут – разочарование. Выплеснув большую часть горечи, я увидел, что замешательства нет и в помине. Майя слушала меня с умеренным сочувствием, чуть сдвинув лёгкие брови. Мои вопли не имели над ней прежней власти – броня счастья крепка. Когда я добушевал, она сказала участливо, почти нежно:

– Костя, мы приедем обязательно. Но только не завтра, – и коснулась моего плеча. – Сразу, как вернёмся, обещаю тебе. Ты иди пока. А то нам уезжать. Мы сейчас уже поедем… – и она с тревогой посмотрела в дальний край двора.

Я проследил её взгляд – на дворовой стоянке парковалась зелёная «нива».

– Пока! Потом созвонимся, ладно? – с натугой вскинув на плечо сумку, Майя взяла Лизу за руку и потянула за собой к машине.

Ну а чего ты ждал? Тебе же сказано – едут в отпуск! Устремляясь за Майей, трепещут Лизины бабочки – моя дочь шагает вполоборота. Натянута ручонка, связывающая её с мамой. Натянут взгляд, связывающий её со мной. Моя грудная клетка ритмично вздрагивает, готовясь выпустить сердце на волю: пусть летает, не обременённое мной!

А вот и кульминация: из машины выходит Кирилл – герой моего горя. Поприветствуем победителя и смиренно покинем двор?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное