Бульвар под ливнем (Музыканты)

На Франсуазе сегодня не было сережек и браслета — серебряного колесика, а был повязан огромный бант, сверкал, переливался. Но на щеку пришлось наклеить пластырь. Правда, Франсуаза надеялась, вдруг случится чудо: зрители за бантом не увидят пластыря. Франсуаза примерялась, укладывала на плечо скрипку. Маша помогала ей, поворачивала бант, словно пропеллер самолета, чтобы не мешал скрипке. А Маша сама была в белом платье, легком и коротеньком и чем-то напоминавшем маленький абажур на тонкой стеклянной свече. От волнения Машины щеки покрыты румянцем, руки тихонько дрожат, и поэтому тихонько вздрагивает бант, который она поворачивает на голове Франсуазы.

Павлик втолкнул в зрительный зал своего отца. Сказал ему:

— Не волнуйся.

Отец кивнул. Он постарается не волноваться.

В зале было много народу. В основном родители и всех степеней родственники. Похоже на школьное собрание, на котором прочтут отметки. Родители и родственники достали носовые платки, нервничали. Многие из них сами бы, конечно, вышли на сцену, взяли бы трубы, скрипки, барабаны, сели за рояли и все исполнили. Так родителям было бы куда спокойнее.

Сим Симыч проверил на ребятах — на ком был маленький черный галстук, — как галстук надет. Такой же галстук был и на самом Сим Симыче, конечно. В нем он ходил уже с утра.

Сидели бабушка и дедушка Чибиса. Одеты были старомодно и очень аккуратно. На бабушке — темное гладкое платье, сверху накинута шаль. Дедушка — в поношенном костюме, но отпаренном, чтобы не блестели швы.

— Оля печальная, молчит, — сказала бабушка. — Все последние дни такая.

— Человек молчит, значит, человек думает. Мыслит, — решительно сказал дедушка.

— Сложное вступление в шестом такте. Не успеет взглянуть в зеркальце на первую скрипку, — не успокаивалась бабушка.

— Это место знает наизусть. И будет смотреть только в зеркальце.

— Туфли надела новые. На каблуке. — Бабушка понимала, как это опасно, когда играешь на органе на педальных клавишах и туфли у тебя новые и на каблуках.

Старик начал раздражаться:

— Туфли я потер наждаком. И хватит. Прекрати!

Сидела Рита Плетнева с друзьями — Сережей, Иванчиком, Наташей, Витей Овчинниковым. «Гроссы» незаметно играли в шахматы. У них был шахматный блокнот. Рита сидела независимая, в руках у нее был театральный бинокль. Он ей, по существу, не был нужен, и она его вертела в пальцах, забавлялась.

В артистической по-прежнему летала нота «ля», колотилась об оконные стекла. Хотелось ее прихлопнуть, чтобы наконец наступила тишина.

— Кто-нибудь видел Брагина? Павлик? Ты видел? — спрашивала Кира Викторовна.

— Нет, — сказал Павлик. — Я его не видел.

Сказать для Павлика «нет», «не видел», «не знаю» — не так просто.

— А ты, Маша? Не звонил он тебе?

— Не звонил, — сказала Маша.

— И нам не звонил, — сказали хором «оловянные солдатики».

Ладя иногда звонит «оловянным солдатикам». Просто так. Для смеха. Говорит что-нибудь такое: «Господинчик мой, твоего золотого папочку вызывают к директору, потому что недостаточно, ам-ам, ешь канифоли».

— Поднимите плечи, — это Кира Викторовна сказала «оловянным солдатикам», — отведите назад. Выпрямитесь. Чтобы так стояли на сцене.

Кира Викторовна сняла шерстяную кофту, набросила на плечи одному из них. Второго увернула в чей-то платок, который взяла с крышки рояля.

— Андрей, не спеши. Дай всем одновременно взять первую ноту. Должен ясно показать. Оля? Гончарова? — Кира Викторовна хотела сказать Оле, что в зале присутствует знаменитый органист, но заметила, как неспокойны Олины руки.

Тогда Кира Викторовна ничего не сказала об органисте.

— Булавки есть? — спросила она.

Оля отрицательно покачала головой.

— Принесите булавки. Ганя, у меня в сумке. Найди сумку.

Ганка отыскала на крышке рояля сумку, принесла булавки. Кира Викторовна приколола Оле плечики фартука к платью, чтобы не свалились и не мешали играть.

— Где же, в конце концов, Ладя? — И Кира Викторовна в который раз с надеждой посмотрела на дверь артистической.

— Вечно его штучки! — Андрей изменился в лице, шевельнулись, побелели скулы. — Паразит!

— А кланяться когда? — вдруг спросил «оловянный солдатик», на котором была кофта.

— Когда хлопать будут, — сказал Павлик.

— А если не будут? — спросил другой «оловянный солдатик», увернутый в платок.

— Мы скрипачи. Артисты, — сказал Павлик.

«Оловянные солдатики» вытянули шеи и попытались поклониться. Это было нечто среднее между поклоном и падением, когда говорят: «Он все-таки устоял на ногах».

На асфальте лежала скрипка. На нее надвигались колеса грузовика. Казалось, случится непоправимое, но шоферу в последний момент удалось пропустить скрипку между колесами, и она снова осталась на асфальте. Скрипку только обдало выхлопным газом и мелкими комочками снега.