Бульвар

Ловчее или нет, Мишель не знал, не пробовал еще в своей жизни на женских шпильках бегать, но вот Саша на них носилась, как бы даже и не чувствуя двенадцати сантиметров. Мишель смотрел на ее бег и недоумевал, не веря своим глазам — как же можно так легко и непринужденно и на таких-то ходулях? А вот голые ноги Александры и в самом деле отсвечивали в ночи, привлекая совсем не нужное внимание, но идти к ней домой значило прямиком нарваться на засаду, в существовании которой Мишель не сомневался. И лезть в какой-нибудь из закрытых с наступлением вчера объявленного комендантского часа магазинов тоже означало рисковать без необходимости. Патрули по Городу бродили в изобилии. И иной раз постреливали непонятно зачем и по кому.

Одновременно заскочив из узкого переулка во внутренний дворик старинного, ветхого дома, Мишель и Саша остановились чуток перевести дыхание и осмотреться.

— Ну, и где тут твой «карандаш» проживает? — поинтересовался Арнич, оглядывая тихие и темные окна, выходящие в маленький дворик с четко видимым грибком детской площадки, сильным запахом мочи из-под входной арки и густыми зарослями сирени возле окон первого этажа.

— Такой же он мой, как и твой, — парировала Саша, вглядываясь в верхний ряд окон. — Вон, видишь окна под крышей, где свет совсем слабенький? Похоже, свечи горят, еще и музыка оттуда идет… Видать блядки у него…

— Грубая ты, Саша, как медведь под развесистой клюквой, — нарочито посетовал Мишель, — у людей, может, творческий порыв, раут какой, или прилет музы, а ты так вот в лоб «блядки»… Ну, ничего не поделаешь, пойдем и мы с тобой на эти блядки…

«Очень хорошо, если он там не один, а еще лучше, если пьяный или обкуренный, — подумал Мишель. — Вот подняли б мы его среди ночи с постели, попробовали поговорить, завтра бы весь Город об этом знал, а так — заглянули на огонек, поблядовали и дальше пошли. Он про Сашу завтра и не вспомнит: была, не была? а если и заходила, то с кем и насколько?».

В подъезде запашок был поядренее, чем в подворотне, добавляя к уличному еще и кислую капусту, и прогорклое масло, и жаренную когда-то на этом масле рыбу. И деревянная лестница скрипела угрожающе под ногами, будто готовая развалиться. Но — лестница удержалась, позволила спокойно добраться наверх. На последнем этаже располагалась только одна квартира-студия, прикрытая хорошей, крепкой, звукоизолирующей дверью, из-за которой музыка слышна была даже слабее, чем во дворе. Но это — снаружи, а внутри квартиры, похоже, музыка полностью перекрывала другие звуки, даже — звуки певучего электрического звонка.

Правда, вскоре, когда Мишель уже начал злиться на неторопливость хозяина, дверь распахнулась, явив незваным гостям зрелище расхристанного пьяного художника, почему-то в одной рубашке и распущенном галстуке, без штанов и даже трусов, и в одном носке. «Модильяни недоделанный» минуту-другую в упор смотрел на Сашу, явно не узнавая ночную гостью, но потом глаза у него собрались, наконец-то, в кучку, и он вдруг заорал так, что штукатурка на потолке заколебалась, задумавшись — падать ей сразу или повисеть на своем месте еще немного.

— Александра!!! Ты к нам!!! И не одна!!! Приезжий? из провинции? что пишет? или сочиняет? или даже снимает? хотя — всё потом, что ж вы стоите, да еще и трезвые!!!