Бульварное чтиво

Ближе к вечеру, когда стерегущие околевшую бабку тетушки принялись зевать, я попросил соседа на машине, и мы рванули в похоронное бюро. Зина ждала. Она приветливо помахала прозрачной рукой и запрыгнула в кабину драндулета. Места оказалось мало, и я ощущал тепло стройных женских ног.

— Во двор заезжайте, гроб уже готов к погрузке.

Да, это было то, что нужно! Обшитый красным атласом, с черными рюшками и без креста на крышке, гроб утешал мой придирчивый взгляд. Бабушке будет славно в нем, я даже не сомневался в этом. Вместе с соседом мы закинули похоронный футляр в кузов и уже решили ехать домой.

— Вы меня не подбросите? Автобусы так редко ходят, ждать придется минут сорок.

Я распахнул дверку грузовика, и Зина впорхнула в мою жизнь той дорогой бабочкой, за которой лепидоптерофилы забираются к черту на куличики. Всю дорогу она рассказывала про какого-то баскетболиста, которому пришлось делать гроб больше двух метров. Наконец мы подъехали по указанному адресу. Зина взяла меня за руку и предложила выпить чаю.

— А как же гроб? — удивился я, искренне желая остаться.

— Пусть сосед отвезет. Он же его не украдет. На кой черт ему бабушкин гроб, правда?! — засмеялась Зина и потащила меня в одноэтажный финский коттедж.

Я слышал ворчание соседа, обиженный плач допотопного грузовика, но мне уже было не до этого: впереди ждали домашнее печенье и чай!

Зина жила скромно. Ничего, кроме дивана, журнального столика и книжного шкафа внутри коттеджа не было.

— Муж на Севере и вернется в конце следующей субботы. Смело располагайтесь на кухне, включайте чайник и хозяйничайте. А я сейчас, я быстро.

Из ванной доносился шум воды. Вскоре появилась и Зина в коротком домашнем халатике и с махровой чалмой на голове. Она догадывалась, что я наблюдаю за ней; пикантно наклонялась, а к настенному шкафчику тянулась с таким рвением, что ее голые ягодицы ослепили меня и лишили рассудка. Чай мы пить не стали. Зачем пить чай, если наклевывается более симпатичное занятие? Такое же обжигающее, только гораздо слаще.

Шторы были задернуты, свет погашен. В полумраке Зина застелила диван и отдалась без всяких ужимок. Все происходило так естественно, будто мы знали друг друга тысячу лет. В перекурах я вспоминал о мертвой бабушке и предстоящих похоронах. Зина уловила мое настроение, не дала грустить и вовлекла в любовные забавы.

Встал я с первыми лучами солнца и весьма удивился: мы спали на абсолютно красной простыне, и даже подушка не отличалась от нее по цвету. «Надо же, — подумал я, привыкший к белому, — какая экстравагантность!» Тихонько одевшись, я покинул любвеобильный коттедж. Город еще спал и меня никто не заметил.

Бабушка, как царица, лежала в деревянном саркофаге и не обратила внимания на мое позднее возвращение. Ее щуплую грудь придавливала подушечка с орденами и медалями. Мне чудилось, что голова усопшей покоилась на свернутых в рулон похвальных грамотах, коих скопилось неимоверное множество — при жизни бабушка занимала руководящие должности. Ее предприятие всегда занимало почетные места, подопечным вручали чайные сервизы или талоны на дефицитный товар, а бабуля обрастала благородным металлом. Вокруг бабули зевали тетушки.

— Ты где шарахался? Мы ее еле в гроб запихали — с виду худая, а такая неприподъемная! — ворчала одна из проснувшихся родственниц.

— На работе канализация забилась. Весь первый этаж в говне утонул. Убирали, мыли…

— Иди, помойся, пахнет от тебя.

О, малахольная! Чем от меня могло пахнуть, кроме духов Зины и пота ее ненасытного тела?

В обед приехала ритуальная машина с опущенными бортами. Стали выносить бабулю. Двери оказались узкими, подъезд такой, что не развернешься. Мужики из ритуального агентства решили вытащить ее через окно. Бедная бабушка! Никто не додумался ее привязать, а машина к окну не подъезжала. Стали спускать, и бабуля, выронив подушечку с государственными наградами, следом вывалилась сама. Толпа замерла, кто-то заголосил, но его быстро успокоили. Бабушку уложили на законное место, стряхнули с костюма соринки и снова накрыли шелковым покрывалом. Гроб отлежался на табуретках и с задорным: «Ух, взяли!» — запрыгнул в кузов катафалка. Следом за гробом в кузов затащили пару-тройку тетушек, и траурная процессия двинулась прочь от дома. Музыки не было. То ли тетушки поскупились на музыкантов, то ли музыканты нашли более щедрого покойника. На кладбище тоже церемониться не стали. Толстый мужик с обветренной харей, размахивая могучей рукой, отчитался о колоссальных заслугах эмигрирующей в мир иной бабули. Гроб быстренько закопали и все рванули на поминки. Я же помчался к Зине.

Она встретила меня так, будто увидела в первый раз.

— Гробик будем заказывать, веночки выбирать?

— Зина, это же я…

— Какого черта ты сюда приперся? Еще кто-то умер? Дуй отсюда. Приходи ко мне, когда стемнеет. И смотри, чтоб соседи не засекли.

Странно, вчера она о соседях не думала! Завела домой так, будто и не замужем. Ладно, придется соблюдать конспирацию.