Бульварное чтиво

От сбежавшей с дальнобойщиком очередной жены-подруги остался клубок шерстяных ниток, проткнутый спицами. Когда я смотрю на него, то представляю голову гейши с традиционной прической, из которой торчат канзаши. Выдергиваю длинную стальную иглу, допиваю вино и подскакиваю к розетке. «Сейчас ты, сука, попляшешь!» — ободряю я себя и вонзаю спицу в наэлектризованные от вида распутства отверстия. Последнее, что я помню — искры. Ни с чем несравнимый удар парализовал тело. Он оказался гораздо мощнее май-лисайского гашиша. Меня найдут через неделю, может, через две. А может, спохватятся через несколько лет за неуплату услуг ЖКХ. Придут грозные тетки из ЖЭКа в компании участкового милиционера, взломают двери. Их встретит мумия с погасшим косяком во рту и закопченой спицей в скрюченных, костлявых пальцах. Ежик седых волос затянется паутиной, да и провалившиеся глазницы, наверное, облюбует паучок. Заглянут любопытные, некогда зараженные похотью соседи. «Надо же, — скажут они, — мы-то думали, здесь никто не живет, а тут, оказывается — труп на красных простынях!» Обескураженные, они покачают головами и будто невзначай прикарманят глобус размером с бильярдный шар, на котором потом крестиком отметят приблизительное место моего захоронения.

Забулдыжная жизнь

I

Как всегда, снег выпал неожиданно. Захотелось пробежаться по морозцу, размять суставы, провентилировать легкие. Недалеко от ларька наткнулся на Троцкого. Он поразил меня экстерьером: голова здоровая, не расчесанная, в руках — ржавый велосипед. Стоит, упершись взглядом в землю. «Наверное, таксует», — подумал я и не поздоровался, опасаясь внешним видом отпугнуть клиентов. Троцкий двигал обветренными губами. Кажется, материл президента. Как и все русские люди, я тоже матерюсь, но в отличие от многих — очень красиво, почти молитвенно. Если к слову «мать» вместо известного эпитета добавить «святая», то получится самая настоящая трехэтажная молитва. От сочувствия к приятелю-таксисту мои планы изменились. Я решил накваситься, заглушить душевную боль. Вообще, с алкоголем я познакомился классе в восьмом. Знакомство получилось безрассудным, не дающим надежд на интеллектуальный рост. Нажрусь до вертолетного состояния, лежу на земле, смотрю в вертящееся небо и жду, когда оно перестанет крутиться. Люди обходят стороной, жалеют. Думают, эпилептик. А мне хорошо — будто нахожусь в другом измерении.

Пил в закусочной, на соседней улице — там больше шансов остаться наедине с собой. В своем микрорайоне много халявщиков. Нажрался до состояния близкого к анабиозу. Земля норовила выскользнуть из-под ног. Балансируя руками, я с трудом удерживал равновесие. Обугленные ангелы облепили провода. «Редкостный пропойца!» — презрительно сказал один. «Забулдыга, — подтвердил другой и назвал меня по фамилии. — Я его по походке узнал. Только он так ходит!» Осколком кирпича я швырнул в болтунов. Они закаркали и улетели. Пошарил по карманам, достал сигарету. Какой-то школьник, похожий на урода, дал прикурить. Затянулся, закашлял, — подавился сизыми облаками. В ответ с неба посыпалась «перхоть».

Это было вчера, а сегодня — пенсия. Чувствую, будет праздник, и не только у меня. Вообще-то я люблю тихие вечера, когда сосед снизу не крутит песни чернокожих обезьян, а сосед сверху не роняет шифоньер. Шифоньер удивительно часто падает. Такое ощущение, что он постоянно пьян. Я говорю о шифоньере. Сосед, само собой, не просыхает. В общем, я живу в окружении маргиналов. Покой мне только снится.

За домом вросла в землю скамейка, на которой до первого снега жил бомж. Снег выпал, и мужик исчез, а вместе с ним и рубль обвалился. Странно это. Я это к тому, что бомж как показатель нашей жизни. Если он лежит на скамейке, то все хорошо. В сложившейся крайне негативной экономической обстановке думаю погорбатиться на паперти. Сидишь себе дурак-дураком, бормочешь что-то бессвязное, а денежки в кепку капают. По грошику, по копеечке, но капают, черт бы их побрал! Посижу недели две, потом как в кино: куплю машину с магнитофоном, пошью костюм с отливом, и — в Ялту. А хрен ли...

С пенсии пришлось выпить. Не хотел, но переубедил себя. Двести грамм встряхнули организм, подняли тонус. Потянуло в музей, решил приобщиться к высокому искусству, взглянуть на труды Айвазовского. Приобщился. Проснулся в медвытрезвителе. Завтра пойду в библиотеку. Надеюсь поумнеть, нахвататься умных слов. Постараюсь выучить стихотворение Пушкина или Фета — пригодится для знакомства с женщинами. С женщинами у меня сложные отношения. Мужчиной я стал еще в глубоком детстве. Так получилось. Работала у нас домработница Авдотья — универсальная женщина с грацией лани, трудолюбием муравья и исполнительная, как служебная собака. Вот с ней-то я и согрешил впервые. Согрешил неудачно: Авдотья «залетела». А какой из меня отец? Мне тринадцать лет отроду, переходный возраст: все бурлит и играет. До поры до времени воровал у папаши деньги и откупался.