Бульварный роман

Трудиться до Судного дня.

1987

Не всякий забредал в предгорный лес,

А для тебя – неслыханное дело.

Должно быть, ты решила сбросить вес,

Как будто без того не похудела.

Должно быть, голубятником я стал,

Пугая витюков отпетым видом,

Пока тянулся буйный ареал,

Знакомый нам по хвойным пирамидам.

Куда мы шли, шальная голова?

Так выдохлись, а вышли – недалече.

На то они и полуострова,

Что их пристало встряхивать за плечи.

Плешивый истукан Ай-Николя

Венчал нас не на сутки и не на год.

На то и укрепленная земля

Корнями разрастающихся пагод.

1987

Где Ялта, до краев заваленная солнцем,

Роняющая тень со щедрого плеча

На головы хохлам, на спины пошехонцам?

Где весь ее инжир, миндаль и алыча?

Теперь сезон дождей, ставриды и рожениц.

Не видно смельчаков плывущих за буйки.

Лишь серый мол торчит в воде как заусенец,

Да сонные клюют носами рыбаки.

Спокойно, словно поп махающий кадилом,

Ступает теплоход в портовые врата…

Ты помнишь ли еще, как некогда ходила

По этим берегам болтливая чета?

Твой город и сейчас влечет меня. Наверно,

В нем есть твои черты, твои полутона…

Да что я говорю: ты часть его модерна,

Как лампа маяка и левая волна.

1987

А. Папинако

В обескровленном парке,

Где шуруют ветра,

Разожжем по цигарке

За святого Петра.

Если он трижды за ночь…

Он бы нас не отверг.

Будь попроще, Иваныч,

На скоромный четверг.

Не надсаживай глотки,

Ты, я чаю, не кит:

Не летаешь в пролетке

И не селишься в скит.

Мы еще только свищем,

Как повсюду-везде,

Да грозим топорищем

Непонятной звезде.

1987

Кого не поздравишь с наживой,

Ничем не проймешь до поры?

Уральцы – народ терпеливый:

Катают в чуланах шары.

Даешь невеселые будни!

Ура выездному слуге!

Завод, как ребенок на судне,

Сидит на окрестной тайге.

Лишь чуть в глубине лесохоза,

В компаньи честных травести

Бедро худосочной березы

Зовет выходной провести.

1987

Наша кухня – три глухих сажени:

Курит белый чайник на конфорке,

Да, устав от крепких выражений,

Зажимают розовые створки.

Слышно, если хлопнуло в парадном,

Если за стеной снимают пробу…

Здесь через минуту – все не ладно,

Через две – целуются до гроба.

«Гули-гули», - вынули младенца,

Хрупкого как ваза из фарфора.

На руке – порез от полотенца,

А уже волнуется, обжора.

Желтый ситец весел на рассвете

Так, что вся Садовая смеется.

Ночь темна как шапка краснофлотца.

Там стреляют на мотоциклете.

1988

Наступил новый день и принес мне спокойную радость,

Это легкое чувство, пустое как елочный шар.

Без осадка и угля очищенный парками градус

Я цежу, как подачку опухший от пьянства клошар.

Мешковатая оттепель где-то еще за горами,

Декабристы за елками стынут в безмолвном каре…