Именно больший, нежели в "Лионской красавице", реализм в изображении простолюдина, выходящего в буржуа, заставил Буль-вера сделать и больший упор на свою сентиментальную философию в конце пьесы. Рисуя "облагородившихся" под влиянием аристократов буржуазных стяжателей, Бульвер еще раз высказал свою затаенную мечту о внутреннем единстве правящих классов. Буржуа с моралью аристократа, аристократ с практической сметкой и чувством современности, присущими буржуа, - таков его идеал. И этот идеал Бульвера вырисовывается все четче с течением времени.
Особенно показательна в этом отношении незаконченная мелодрама Бульвера "Дарнлей", написанная несколько раньше комедии "Мы не так плохи, как кажемся". Поставлена она была уже после смерти Бульвера в Придворном театре (премьера - 6 октября 1877 года), причем последнее действие написал малоизвестный английский драматург Чарльз Коглан, который внес также свои коррективы в текст первых четырех действий. Широко объявленный, долго готовившийся спектакль, однако, провалился, хотя в нем были заняты популярный актер Чарльз Келли (Дарнлей) и Эллен Терри (леди Дарнлей), признанная впоследствии крупнейшей английской актрисой конца девятнадцатого века. Почти одновременно - и также неудачно - "Дарнлей" был поставлен в венском Бургтеатре.
В "Дарнлее" Бульвер снова попытался воплотить на сцене современные типы, подвергнуть критике современные нравы. Удивительно точными штрихами, без тени снисхождения написал Бульвер образ буржуазного стяжателя Селфби Фиша. Не окутывает он романтическим флером и образы аристократов лорда Фицхоллоу и сэра Френсиса Марсдена. Они "так плохи, как кажутся". Но ближе всего подошел драматург к жизни в образе главного героя своей пьесы. Дарнлей - крупный биржевой делец, решительный, трезвый, с огромным размахом. Зуд приобретательства у него в крови. В отличие от героя "Денег" он знает не только, как тратить деньги, но и как их приобретать, и он отнюдь не исполнен морального негодования против той власти над людьми, которую дает ему богатство. Дарнлей - теоретик стяжательства, убежденный, что деньги - именно деньги, а не человеческий труд и не человеческий разум - главный двигатель цивилизации, сильнейшее орудие в борьбе за прогресс.
Бульвер разделяет мнение своего героя. Со времен "Герцогини де Лавальер" он стал реалистичнее не только по форме, но и по взгляду на мир. Самое чувство призвано сыграть отныне прикладную роль - оно должно облагородить стяжателя, придать его действиям некую духовную цель, направить его по пути прогресса, тем более что "всякое вложение в прогресс доходно в наши дни".
Эта пьеса Бульвера - пожалуй, самое буржуазное его произведение. Бульвер выступает здесь как типичнейший моралист-викторианец. Не только все требования буржуазной морали должны быть соблюдены - не меньше следует заботиться и о буржуазных приличиях. Спокойный и обеспеченный буржуазный дом, где не помышляют о светских успехах, где детей воспитывают в сознании долга и жена - помощница мужу, - вот за что теперь ратует Бульвер. Его герои едва не терпят жизненный крах потому, что муж, чрезмерно увлеченный погоней за деньгами, а жена - капризами моды, на время забыли свой долг. И Бульвер извлекает на свет все аксессуары семейной мелодрамы, чтобы устрашить героев, преступивших на полшага границы буржуазной добродетели, - устрашить заодно и зрителей.
Эволюция, которую проходит Бульвер-драматург, может показаться на первый взгляд прямо обратной эволюции Бульвера-политика. Считаясь одним из видных сторонников антидворянской избирательной реформы, Бульвер воскрешает в "Герцогине де Лавальер" образы доблестных аристократов былых времен и вздыхает о временах, когда "чувства правили миром". Начав отходить от либералов и связав, наконец, свою судьбу с консерваторами, Бульвер, напротив, становится заметно трезвее и "буржуазнее". На смену торийским воздыханиям об испорченности общества, погубленного корыстью новых правителей, приходит славословие богатства. На смену выспренности - деловая простота. На смену морали феодальной - мораль буржуазная. Подобная эволюция Бульвера-художника была, однако, вполне закономерна. В ней по-своему отразился тот дух компромисса, которому всю жизнь служил Бульвер. "Творец "Ришелье", "Нормана" и проч. заслуживает внимания критиков и в том случае, когда он ошибается (что, впрочем, бывает с ним довольно часто), потому что вообще английская публика разделяет его заблуждения и участвует в них", - не без иронии писал один русский журнал девятнадцатого века. "Заблуждения" Бульвера действительно всегда были "заблуждениями" английской истории. В период подготовки и осуществления парламентской реформы Бульвер отразил то старое, что правящие классы вкладывали в это политическое новшество. В период успокоения после бурь минувших десятилетий - то новое, буржуазное, что выражала теперь политика консерваторов.