Булыга

Я поднялся. Странно дело, но я чувствовал себя довольно скверно, хотя раньше, после сна, всегда приходила необычайная легкость. Мысли разлетаются. Но несмотря на это, я принял довольно мудрое решение — вернуться на несколько стычек назад, а затем пройти вернуться на это место и продолжить углубления в донжон по коридору. «Навряд ли, — рассуждал я, — дроу вернется слишком близко к выходу, и уж тем более они с демоном не пойдут вперед без меня. Скорее всего что-то, или лучше сказать кто-то, насильно увел их вглубь. Хорошо если я ошибаюсь.»

Я потратил несколько десятков минут, чтобы исследовать пройденные участки пути, где по моему мнению могли находиться союзники. Идя по мрачным коридорам, с каждым шагом я терял надежду в лучшее. Томные статуи с презрением взирали на меня. Дикие животные, нечетко вырезанные на стенах, ненавистливо пожирали глазами.

За пустынными поворотами не было ни единого признака отступления. Стало совершенно ясно — друзей похитили. Я быстрым шагом, но не тратя при этом бодрость, пошел обратно. Коридор, казалось, напирал. Его красота, раньше казавшаяся мне весьма приличной, приобрела резкие, хищные очертания. Послышался едва слышный шорох за спиной.

Я, как бы не желая верить в его существование, спокойно шел дальше. Он прекратился.

Я дошел до место смерти «главного» дианара. Его труп, в прошлый раз заслуживший небольшую толику моего внимания, лежал все на том же месте. Он, распотрошенный, безрукий, с небольшими остатками обгорелой, местами почерневшей брони, с мутными как свинцовое небо глазами, отталкивал всем своим видом. Я переборол свой секундный порыв брезгливости и подошел.

Что-то изменилось в убиенном. То ли поза, то ли живот был менее распорот, — а сейчас он кажется погрызан, — а может и вовсе оттенок глаз — в общем, исключительно интуитивно я чувствовал изменения. Однако своей интуиции я не придал должного значения: она у меня разыгрывается довольно часто; если каждую ее проделку и выдумку считать за правду, то можно воистину сойти с ума.

Я пошел дальше, не задерживаясь, быстрым взглядом осматривая все вокруг в поисках каких-нибудь зацепок, проливающих свет на таинственное исчезновение приятелей. Вновь послышался едва уловимый шорох. На этот раз не стал его игнорировать; хотел было остановиться и оглядеться, но понял, что это не выход — существо явно осторожное. Уйдет. Тогда я, дойдя до очередного поворота, коих тут великое множество, остановился. Да. Я приготовил засаду. Засаду на зверя, пока еще не понятно какого, но навряд ли настроенного дружественно.

Существо проявило неимоверную сообразительность: оно остановилось сразу после того, как перестало слышать мои громыхающие на весь коридор шаги.

«Гуманоид, — подумал я, — как пить дать гуманоид

— Ага, или твое разыгравшиеся в край воображение.» — вторил мне внутренний голос.

Подождав с минуту противника, я встал и максимально быстрым шагам, срываясь на бег, пошел в сторону предполагаемого местоположения союзников. Кто знает, может каждая минута сейчас для них важна, а я тут с тихим шорохом сражаюсь.

Коридор изменился, резко и кардинально: цвет стен сменился с черного на мягко-желтоватый, дизайн сменился на более яркие тона, мозаики, статуи, фрески приобрели более яркую, динамичную структуру: тяготеющие действительность описания сражений и портреты грозно стоящих людей сменились изображениями прекрасных девиц, громоздких пиров и великолепных цветов; скульптуры погружали глаза в транс (уж больно легкие и простые они были, но вместе с тем прекрасные). Я невольно, залюбовавшись этим великолепием, не несколько секунд забыл о дроу и демоне, о их исчезновении, о таинственном шорохе позади. Обо всем забыл.

«Смена эпох. — я мысленно вдохнул великолепие, — смена жесткого военного режима на „режим“ процветания. А хотя… хотя, быть может, это все одно и то же время, просто разные стороны одной медали. В любом случае это прекрасно. Какой чудесный оптимизм записан в этих стенах; мне кажется, если если сюда приводить суицидников, людей отчаявшихся, то все они мгновенно сменят свои пессимистичные взгляды. Нет. Все-таки смена эпох. Не может быть у этого времени ничего общего с тем мрачным и ужасным. Не может.»

Я отошел от ужасного состояния потрясения прекрасным.

Я сделал несколько шагов навстречу к одной из картин, прекрасной девушки, улыбающийся, с задорным весельем смотрящей на меня, ее взгляд проникал и грел душу. Я потянулся рукой к ее лицу, предварительно расстегнув перчатку, намереваясь потрогать бурные мазки краски.

— Не надо трогать руками, столь драгоценный экспонат, — голос позади меня прозвучал спокойно.

Я вздрогнул. Неожиданность и спокойность момента напугали меня много сильнее любого из пережитых боев. Каменное сердце забилось в ритме танго. Оборачиваюсь.

Худощавый мужчина, в черном пиджаке, брюках и ботинках, в белоснежной рубашке, тонких очках, с небольшими линзами, уверенным взглядом голубых глаз и удивительно смуглыми, достаточно длинными волосами. Руки незнакомец держал за спиной, как настоящий аристократ.