Бумага. О самом хрупком и вечном материале

Из рассказов, писем и мемуаров мы знаем, какое место игрушечные театры и сыгранные на их сцене представления занимали в жизни и творчестве того же Диккенса (“Из этого очарования возникает игрушечный театр… богатый мир фантазии оказался таким захватывающим и таким неисчерпаемым, что… я вижу грязные и темные при свете дня настоящие театры, украшенные этими ассоциациями, как самыми свежими гирляндами из самых редких цветов, и все еще пленительные для меня”[42]); Льюиса Кэрролла (который украшал игрушками и играми свое профессорское жилище в колледже Крайст-Чёрч); Джона Гилгуда (ему было семь, когда на Рождество 1911 года он получил игрушечный театр, предрешивший всю его судьбу); писательницы Элизабет Боуэн (автора эссе о роли игрушек в развитии воображения); Роберта Льюиса Стивенсона, писателя, до конца жизни остававшегося отчасти ребенком. “Каждый листок, которого касались наши пальцы, на мгновение молнией озарял неизвестную нам восхитительную историю, словно бы погружал в еще не написанную книгу”, — описывает Стивенсон восторг, с каким в детстве выбирал персонажей для своего бумажного театра.

Бумажный театр из мемориальной коллекции Ченнинга Поллока, Гарвард

Предшественниками детских игрушечных театров были, судя по всему, “коллекционные” карточки с изображениями актеров и актрис. А откуда взялось бесконечное множество настольных игр? Как появились “Монополия”, “Скрэббл”, “Братец, не сердись”, “Клюэдо”, “Пикшенери”, “Тривиал персьют”? В образцовой оксфордской “Истории всех настольных игр за исключением шахмат” (A History of Board-Games Other Than Chess, 1952), где каталогизированы 270 игр, в том числе экзотические вроде тибетской “миг-манг” (“по рассказам, напоминающей шахматы, но, скорее, как нам кажется, шашки”), индийской “ратти-читтибакри” или исландской “ованведлинг”, Гарольд Мюррей размышляет об их происхождении:

“В полдневный зной, когда невозможной становится работа под палящим солнцем или вечером, когда окончены дневные труды, мужчина, которому прирожденный инстинкт не велит сидеть сложа руки, перекладывает с места на место предметы — природного происхождения вроде гальки или сделанные им самим для хозяйства; сначала он занимается этим бездумно и бесцельно, но затем манипуляции с предметами захватывают его внимание, он начинает исследовать новые возможности применения знакомых предметов”.

Как мы уже знаем, в присутствии бумаги поиск новых возможностей значительно ускоряется. Бумага как компост — надо лишь воткнуть саженец и смотреть, как он будет расти. Многие нынешние настольные игры — шашки, шахматы, парчиси, лото — на протяжении столетий прекрасно существовали без бумаги. Но в XIX веке с развитием бумажного и печатного дела, особенно благодаря изобретению в 1870-х годах цветной литографии, настольные игры не просто сделались популярнее, чем когда-либо, — их производство было поставлено на промышленную основу.

В Америке производители настольных игр плодились, как грибы после дождя: так, в Массачусетсе появились “Паркер бразерс” и “Милтон Брэдли”, в НьюЙорке — “Селчоу энд Райтер” и “Кларк энд Соудон”.

Настольная игра, конец XIX века

Родословная большинства современных настольных игр восходит к цветным литографированным предкам из позапрошлого века. “Монополия”, например, произошла от таких игр, как “Монополист” (Monopolist, 1885), “Превратности жизни” (The Checkered Game of Life, 1860), “Хоромы счастья” (The Mansion of Happiness, 1843) и “Быки и медведи: Большая игра в Уолл-стрит” (Bulls and Bears: The Great Wall St. Game, 1883). “Тривиал персьют” отнюдь не случайно похожа на игру “Изучаем мир” (The World's Educator), которую “У. С. Рид той компани” выпускала с 1887 года и продавала в прочном деревянном ящичке, внутри которого лежали красивые цветные карточки с двумя тысячами вопросов. Предком “Скрэббла” была игра “Анаграммы” (Anagrams). Ну и так далее.