Бумага. О самом хрупком и вечном материале

Силуэты — иначе теневые портреты или рисунки — пользовались популярностью в XVIII — начале XIX века, их обычно делали из темной бумаги, чаще всего из черной. Само слово “силуэт” происходит от фамилии неудачливого министра финансов времен Людовика XV Этьена де Силуэта — он попытался обложить налогами аристократию и даже урезать расходы на содержание королевского двора, так что продержался на министерском посту всего восемь месяцев в 1759 году. В том, что фамилией министра начали называть вырезанные из бумаги черные портреты, виновата, скорее всего, его репутация скареды — силуэты служили дешевой заменой дорогих, написанных красками “настоящих” портретов. По другой версии, бумажные портреты были так названы потому, что месье Силуэт любил их вырезать. Какая бы этимология ни оказалась верна, искусство силуэта, очевидно, возникло задолго до XVIII века.

Большим энтузиастом силуэтов, как и много чего еще, был физиогномист Иоганн Каспар Лафатер, отрекомендовавший их в своем сверхуспешном труде “Физиогномические фрагменты для поощрения человеческих знаний и любви” (Physiognomische Fragmente zur Befdrderung der Menschenkenntnis und Menschenliebe,

1775–78) в качестве “лучшего способа передать черты человека”. Он даже придумал и дотошнейшим образом описал идеальную машину для снятия силуэтных портретов посредством пантографа и специальной бумаги (“тень можно проецировать на почтовую бумагу или, что предпочтительнее, на тонкую промасленную и затем тщательно высушенную бумагу”).

Но подход Лафатера оказался чрезмерно серьезным для искусства вырезать силуэты — оно скоро превратилось в веселую общедоступную забаву. Искусство это вызывало столь пренебрежительное отношение у знатоков и любителей изящного, что в книге “Искусство силуэта” (The Art of Silhouette, 1913) коллекционер Десмонд Коук вынужден был старательно, обильно пользуясь курсивом, объяснять, что “лучшие силуэтисты в жизни не брали в руки ножниц”. Коук писал, что “превосходнейшие четверо” мастеров силуэта XVIII века — Джон Майерс, Изабелла Робинсон Битам, Чарльз Розеберг и Э. Чарльз со Стрэнда — рисовали свои портреты на картоне, стекле и гипсе, но и он вынужден был признать: самый прославленный силуэтист всех времен Огюст Амант Констанс Фидель Эдуар действительно орудовал презренными ножницами.

“Залог красоты силуэтных портретов, — писал Огюст Эдуар, — это умение сохранить предельно черный цвет бумаги”. (Как показали исследования работ Эдуара, хранящихся в Национальной портретной галерее, он окрашивал бумагу сначала костным углем, а затем берлинской лазурью, от которой черный цвет кажется еще чернее.) В 1814 году Огюст Эдуар приехал из Франции в Англию, там за полтора десятилетия отточил до совершенства свое искусство, после чего отправился в Соединенные Штаты. В работе Эдуар всегда использовал один и тот же простой метод: складывал лист бумаги пополам окрашенной стороной внутрь, так чтобы сделанный на одной половинке набросок отпечатывался на второй, этот оттиск можно было сохранить в альбоме, тогда как из первой половины он маленькими, острыми ножницами с длинными рукоятками вырезал силуэт. Готовые силуэты он иногда наклеивал на соответствующий им литографированный фон, изображающий, к примеру, гостиную, поле боя или морской берег. В Америке Эдуар был сверхзвездой искусства силуэта и откровенно наслаждался славой, поскольку скромностью он никогда не страдал.

Но возвращение в 1849 году в Англию обернулось для Огюста Эдуара трагедией. “Онейда”, судно, на котором он путешествовал, у берегов острова Гернси попало в жестокий шторм и затонуло. Эдуар спасся, но почти все его бесценные альбомы погибли — воды Атлантики поглотили десятки тысяч сделанных им набросков. После этого он силуэтов больше не вырезал. Впрочем, развитие фотографии так и так вскоре привело искусство бумажного силуэта к упадку.

Как до появления фотографии существовало, так и после него существует, пусть порою в полузабвении, множество разновидностей бумажных рукодельных искусств: декупаж, тиснение, квиллинг, создание бумажных барельефов… Святой покровительницей всех подобных побочных и полузаконных форм следовало бы назначить — если уже где-то там она ею не назначена — чудесную Мэри Гранвиль Пендарвс Делейни, приятельницу композитора Генделя и писателя Свифта; с Лилиан Оппенгеймер миссис Делейни тоже наверняка подружилась бы, живи они в одно время.