Бумага. О самом хрупком и вечном материале

Европейские знатоки особенно высоко ценят “слоновью кожу” фирмы “Цандерс”. При плотности 110 г/м² (для сравнения: плотность стандартной бумаги для принтера 70–80 г/м², бумаги, на которой печатают визитные карточки, – 120 г/м²) она имеет грубую структуру, на ощупь напоминает пергамент, плохо рвется и обладает феноменальной памятью на сгибы – заложенная на ней складка остается навсегда. У меня есть около дюжины листов этой бумаги, они обошлись мне по 10 фунтов за штуку, и поэтому я боюсь к ним притрагиваться. Когда я умру, я хочу, чтобы меня завернули в “слоновью кожу” от “Цандерс” и похоронили в бумажном гробу (в “Экоподе”, их компания из Брайтона изготавливает из переработанных газет, отделка из шелковичной бумаги, каждый гроб снабжен ремнями для переноски и ситцевым тюфяком; мне нужен красный, с ацтекским календарем на крышке).

Погружаясь в тему складывания из бумаги, рано или поздно парадоксальным образом приходишь к ее неожиданной логической противоположности – к вырезанию из бумаги. Два занятия связывает между собой неожиданная симметрия: складывание уменьшает площадь, вырезание увеличивает периметр; при складывании свято сохраняется единство, при вырезании производится разделение.

Как и складывание из бумаги, вырезание в разнообразных формах распространено по всему миру, насчитывает множество национальных разновидностей.

В Японии делают киригами, в Китае – цзяньчжи, в Мексике – папель пикадо, в Германии – шереншнитте, в Польше – витинанки, в Индии – санджхи.

Роб Райан, один лучших современных художников, работающих ножницами по бумаге, автор произведений, украшавших страницы журналов “Элль” и “Вог”, книжные обложки и конверт недооцененного альбома “Nightbird” группы Erasure, так объясняет притягательность этой изобразительной формы:

“Вырезание из бумаги – это избавление от всего лишнего. Тут нет ни тонов, ни игры цвета, ни карандашных линий, ни мазков кистью. Только лист бумаги, который ты режешь – и этим должен нарисовать картину, передать идею, рассказать историю, и все в пределах одного силуэта… Все мы персонажи одной истории, и мои работы рассказывают ее снова и снова”.

Одним из таких художников, всю жизнь снова и снова по-разному рассказывавших одну и ту же историю, был Ганс Кристиан Андерсен. Прославился он своими чудесными сказками, но при этом был одержим вырезанием из бумаги силуэтов. Их сохранилось около 250 штук, они все выполнены в неповторимом индивидуальном стиле и заслуживают известности наравне с его литературными произведениями. В детстве отец сделал ему бумажный театр с куклами, и вырезать для них наряды, как пишет Андерсен в автобиографии, было для него “величайшим наслаждением”.

Родившийся в бедной семье, зацикленный на себе, всю жизнь боровшийся за признание, не имевший ни жены, ни детей, не обзаведшийся даже собственным домом, больше всего на свете Андерсен любил публично рассказывать свои сказки. По ходу рассказа он вырезал силуэты, чтобы проиллюстрировать свои слова, то есть устраивал своего рода бумажный перфоманс. Современник пишет, вспоминая одно из таких представлений: “Закончив рассказывать, он развернул перед нами вырезанную им из бумаги вереницу танцовщиц. Ему весьма польстило, что нам это произведение понравилось. Похвалы бумажным танцовщицам доставили ему очевидно больше удовольствия, чем то одобрение, с каким мы выслушали сказку”.

Андерсен вырезал только из белой бумаги – белизна придает его силуэтам некую призрачность, заставляет видеть в них намеки на потустороннее, на фотографические негативы иного мира – или же мира потаенных переживаний; бумага в очередной раз перекидывает мост к бескрайним неописанным внутренним областям человеческого “я”. В том, что касается техники и стиля, вырезанные работы Андерсена скорее можно назвать анти-силуэтами.