Бумага. О самом хрупком и вечном материале

В середине XIX века директор отдела естественной истории Британского музея, зоолог Ричард Оуэн решил, что подведомственный ему отдел достоин собственного музея, и принялся отстаивать эту точку зрения в статьях, письмах и при личных встречах с влиятельными людьми. В 1858 году больше сотни ученых-естественников подписали письмо к канцлеру казначейства о том, в сколь плачевном виде представлена естественнонаучная коллекция в стенах Британского музея. Томас Гексли и Чарльз Дарвин вдвоем составили собственную петицию. Затем Ричард Оуэн опубликовал брошюру “О размерах и назначении Национального музея естественной истории” (On the Extent and Aims of a National Museum of Natural History, 1862). Были собраны деньги и объявлен конкурс на постройку музейного здания. Победителем признали Фрэнсиса Фоука – он лучше других участников конкурса рисовал изометрические проекции. Построенный по его проекту новый естественноисторический отдел Британского музея, известный нам ныне под именем Музея естественной истории, одна из жемчужин лондонского Альбертополиса, открылся для посетителей в первый понедельник после Пасхи 1881 года. Случилось это благодаря если не бумаге, то во всяком случае ее весомому участию.

Историй о том, как бумага выступала движущей силой тех или иных направлений науки и техники, прямо-таки не счесть. Одна, например, довольно изящно изложена инженером Генри Петроски в книге “Маленький газетчик: Исповедь будущего инженера” (Paperboy: Confessions of a Future Engineer, 2002). Петроски вспоминает в ней о той поре своей юности, длившейся, если быть точным с 1 августа 1954 года по 25 января 1958-го, когда он работал разносчиком газеты “Лонг-Айлендпресс” в своем родном Квинсе. Автор утверждает, что этот опыт позволил ему глубоко прочувствовать понятия “расстояния, времени и количества” и повлиял, таким образом, на выбор жизненного пути.

“Сколько газет должен развести разносчик – это математика, как он их доставит – инженерное дело. Сколько газет помещается в его почтовую сумку – математика, сколько еще в нее можно впихнуть сверх нормы – инженерное дело. Как с таким грузом едет велосипед – это физика, как мальчишке удается въезжать в горку – инженерное дело. Как лучше бросать газеты на ступеньки – физика, как газетчик их бросает – инженерное дело. Как газеты должны приземляться в нужном месте – физика, как они приземляются – инженерное дело. Как типографская краска пачкает ему руки – физика, как он их отмывает – инженерное дело”.

Или более солидный пример. В книге “Двойная спираль” (The Double Helix, 1968), посвященной открытию структуры ДНК, Джеймс Уотсон описывает, как они с коллегами в Кавендишской лаборатории Кембриджского университета, ломая головы над устройством молекулы ДНК, строили модели – не какие-нибудь абстрактные, а вполне себе осязаемые металлические модели. Как-то, вернувшись после обеда к себе в кабинет, Уотсон обнаружил, что нужные ему для работы металлические модели пуринов и пиримидинов еще не готовы. Будучи “не в силах столько времени томиться в неизвестности”, он “остаток дня потратил на вырезание точных изображений этих оснований из толстого картона”. На следующее утро, пишет Уотсон, “я быстро убрал со своего стола все бумаги, чтобы получить большую ровную поверхность, где можно было бы складывать пары оснований, соединенных водородными связями… Вдруг я заметил, что пара аденин – тимин, соединенная двумя водородными связями, имеет точно такую же форму, как и пара гуанин – цитозин, тоже соединенная по меньшей мере двумя водородными связями. Эти водородные связи образовывались как будто вполне естественно: чтобы придать обеим парам одинаковую форму, не приходилось прибегать ни к каким натяжкам”[48]. А уже в обед коллега и сотрудник Уотсона Фрэнсис Крик похвалялся в баре, что они “раскрыли тайну жизни”.