Бумажная магия

Эмери и его дружки расхохотались, а Прит молча подобрал «Астрономию» и встал. Он повернулся спиной к Эмери – гонимых всегда учат поступать именно так. «Игнорируй их, дорогая», – советовала Сиони мать в подобных ситуациях, но Сиони знала по собственному опыту, что, старательно не замечая свиней, от них не избавишься. В ее памяти всплыл облик здоровяка Микеля Филсдона, который в седьмом классе, когда у Сиони еще не выровнялись зубы, прозвал ее моржом. Она упорно игнорировала Филсдона целых два года, но бесконечные издевки становились только изощреннее. Так продолжалось вплоть до перехода в среднюю школу – там, в первый же день, Сиони налетела на Микеля, яростно выпалила ему все, что о нем думала, и заставила его прекратить хамские «забавы». С тех пор Сиони не сомневалась, что хулиганы понимают самый примитивный и недвусмысленный отпор. Микель после того случая стал ее избегать.

– Учись защищаться, – неожиданно вырвалось у нее.

Прит, конечно, ничего не ответил.

Эмери толкнул Прита плечом, и тот споткнулся.

– Побыстрее не можешь, бумажная кукла?

Прит ускорил шаг и скрылся в многолюдном коридоре.

Сиони стиснула губы.

– Ты в курсе, что был настоящим подонком? – обратилась она к Эмери.

Эмери наклонился, поднял с пола бумажный пакет – бедняга Прит забыл свой завтрак – и полез внутрь. Приятели пытались подсмотреть ему под локоть, что же находится внутри.

– Чур, печенье мое! – заявил подхалим.

Эмери выхватил румяное яблоко, швырнул пакет своему спутнику. Затем устроился прямо на полу, вытянул тощие ноги и, обтерев яблоко о рукав, откусил кусок.

Впрочем, он отвлекся и выудил из-под себя приземистую лягушку – еще одно изделие Прита. Усмехнувшись набитым ртом, Эмери смял ее в кулаке и, буркнув «Во, балбес!», кинул бумажный комок в проходившую мимо темнокожую девушку. Та сердито покосилась на Эмери, но пошла дальше, не сказав ни слова.

– Нам пора, Фенхель! – позвала Сиони собачку и, не оглядываясь на будущего Бумажного мага, зашагала по коридору.

Спустя минуту она позволила себе вздохнуть. Ладно, это уже в прошлом. И расстраиваться из-за него нет никакого смысла.

– Однако надо спросить у вас, что же изменило ваше отношение к Складыванию. Надеюсь, вы попросили у него прощения, – произнесла она вслух.

Ученики разбредались по классным комнатам. Вскоре коридор опустел, и Сиони заметила двустворчатую дверь, которая вела наружу. Возможно, выход приведет ее в очередное темное видение сердца Эмери Тейна или перебросит в третью камеру, которую Сиони еще предстояло увидеть воочию. Она надеялась на второй вариант: ей нужно было поскорее удрать из ловушки Лиры, а единственный путь для этого – пройти сердце Тейна насквозь.

Значит, у нее нет выбора. Ей придется идти до конца и просмотреть все истории Эмери Тейна.

Сиони распахнула дверь и очутилась в знакомом кабинете – том самом, куда она попала после того, как протиснулась в третью камеру. Разница состояла лишь в том, что вместо вечернего полумрака комнату заливали оранжевые лучи заходящего солнца, а на столе и шкафах горели свечи в подсвечниках. Сиони замялась на пороге – воспоминания о предыдущем визите в кабинет были настолько свежи, что иглами впивались в ее сознание.

Эмери сидел за столом, склонившись над тонкой стопкой бумаги отнюдь не тех сортов, которые он применял для Складывания. В одной руке он держал перо, а другой теребил волосы, подстриженные заметно короче, чем в настоящее время.

Фенхель принюхался к бледно-лиловому ковру, лежащему на темных скрипучих половицах, и чихнул.

Сиони сделала шаг вперед, и дверь за ее спиной захлопнулась.

Этот кабинет Тейна оказался не столь просторным, нежели тот, что был в его нынешнем доме в лондонском предместье, но и здесь все говорило об Эмери. Шкафы, сундуки и прочая мебель, втиснутые по четырем стенам комнаты, располагались почти в идеальном симметричном порядке, и нигде не было ни кусочка неиспользованного места. Изящный шкаф вишневого дерева заполняли стопки блекло-желтой, салатовой и розовой бумаги, порезанной на прямоугольники и квадраты разных размеров. В другом шкафу, скрепленном металлическими скобами, хранились бесчисленные старинные фолианты, некоторые из которых Сиони узнала: она видела их на книжных стеллажах в реальной спальне Эмери. На верхних полках поблескивали стеклянные бутылки, заполненные многослойным разноцветным песком, а из-за них выглядывала пустая деревянная рама. Сиони предположила, что прежде в ней могла быть вставлена чья-то фотография. В доме из желтого кирпича она такой не видела.

На краю письменного стола стоял стакан с чаем. Сиони прикоснулась к нему – холодный. От напитка слабо попахивало мятой. Ей в голову вдруг пришло, что на кухне Эмери она не видела кофе – возможно, он не любил его. Или кофе порождал в нем тревожность, а Сиони не могла внести «тревожность» в список личных качеств Эмери.