Бумажник

Метель не унималась и как будто бы только набирала силу. Завывала, заметала, закручивала. Казалось, она хотела сожрать всё, что было на земле, расколоть, перемолоть и сделать частью ещё более густой, ещё более могучей метели.

В первые секунды Юля считала, что поступила абсолютно верно, и нисколько не жалела, что вместо полиции, до которой топать не меньше десяти минут, и неизвестно, сколько ещё там сидеть, выбрала дом. Но чем дальше она уходила от места падения, тем больше разных мыслей хотели развернуть её обратно. И, в конце концов, им это удалось.

Юля вернулась, подняла бумажник и, смахнув снежную крошку, положила в карман куртки. «Завтра отнесу в полицию», – решила она и пошла домой.

Хоть она и положила бумажник в карман, она всё равно не выпускала его из руки и крепко сжимала пальцами, словно он мог внезапно ожить, выскочить и упрыгать, как воробей.

«Интересно, – подумала Юля в какой-то момент, – сколько там денег? Что если там миллион? Целый миллион! Да хотя бы полмиллиона. Это же сколько всего можно купить. Это же всё можно купить. Всё что нужно и ненужно. А потом ненужное отдать, кому будет нужнее».

Далее Юля стала представлять себя, щеголяющей по магазинам, глазеющей на витрины, и не с целью просто поглазеть, как обычно, а с целью покупки. Стала перебирать в голове, чего бы такого она могла приобрести на миллион или хотя бы на полмиллиона. Хвасталась в воображении новыми заколками, одеждой и смартфоном перед одноклассниками, а те, видя обновлённую Юлю, открывали рты, перешёптывались и приглашали её вместе гулять. В своих фантазиях она не забыла и о семье: маме купила новый фен (старый сгорел полтора месяца назад) и новый набор посуды, а брату игровую приставку.

На полумысли Юля вдруг содрогнулась, то ли от пронизывающего ветра, то ли от того, что испугалась тех мест, в которые завели её эти самые мысли. Она посчитала, что это не мысли порядочного человека, а мысли преступницы, воровки, которая после успешного дела радостная возвращается на базу делить и пристраивать награбленное.

«Нет, нет, нет! Сколько бы там не лежало денег, мне ни копейки не принадлежит, и не копейки я не возьму. Ни в коем случае. Какое я имею право распоряжаться чужими деньгами? Абсолютно никакого. Я даже заглядывать в него не буду».

Несмотря на то, что Юля понимала, что не делает ничего противозаконного, а даже наоборот, она всё равно не могла отделаться от чувства, будто в самом деле совершает преступление. Ей казалось, что из каждого окна, прожигая взглядом метель, за ней следят люди, поодиночке и целыми семьями, переговариваются, осуждают и цокают языками. А часть из следящих, самая ответственная, самая нетерпимая к хулиганству, уже тянется к телефону, чтобы сообщить в полицию о подозрительной девочке, которая прячет в кармане ценный предмет, который ей не принадлежит, который она просто взяла, не спросив разрешения ни у настоящего владельца, ни у себя. О том, откуда бы они узнали, что лежит в её кармане, какова у этого ценность и кому оно принадлежит, Юля не думала. Всю оставшуюся дорогу она твердила себе, что она не воровка, что завтра же отнесёт бумажник в полицию, и что совершает благородное дело, за которое в тюрьму не сажают, а обычно говорят спасибо и порой даже вручают приятное вознаграждение.

Юля добралась наконец до дома. Домофон ей открыл Егор. Услышав голос брата, она подуспокоилась, а зайдя в подъезд и скрывшись от фантомных взглядов, успокоилась окончательно.

Поднимаясь по лестнице, она стянула шарф с лица, перчатки сняла и убрала в карманы. Почесала лоб под шапкой. От этого шапка немного уехала на макушку, но Юля не стала возвращать её на место. В голове у неё крутился один вопрос: говорить ли о бумажнике маме или не тревожить её лишний раз? О том, говорить ли Егору, она не думала. Даже если и рассказать, то дальше эта информация не пойдёт, если назвать её тайной. Егор обладал редким для своего возраста (да и вообще для человека) качеством: надёжно запечатывал любую подаренную ему тайну и распечатывал только с позволения подарившего. А до распечатывания ни единого слова не ронял, ни случайного намёка не давал, что у него вообще есть какая-то тайна. Если в любую секунду спросить у него: «Хранишь ли ты какую-нибудь тайну, Егор?». Он ответит: «Ни одной». А на самом деле… да кто его знает, сколько он там хранит тайн на самом деле. Только ему это и известно.

Между вторым и третьим этажом (жили они на четвёртом) Юлю остановили мысли: «А что если он пустой? Пустой и никому не нужный. А если ненужный, значит, его, скорее всего, никто не ищет. А если никто не ищет, зачем мне его тогда нести в полицию?»