Бумажное радио. Прибежище подкастов: буквы и звуки под одной обложкой

Если кто пропустил первую серию: в ней шла речь о том, как мои попытки перейти от рассуждения к назиданию, то есть от рассуждений о современной культуре к прямому указанию, что читать, были отвергнуты редакторшей, возмущенной самой идеей публиковать списки рекомендуемых книг.

В первой серии речь шла об Улицкой, Терехове, Лимонове, Сорокине, Пелевине. Вот окончание списка, который, для круглого счета, я специально ограничил цифрой «10». К черту жанр – важна практичность. Чтобы не заблудиться в книжном магазине, где и Айн Рэнд, и Аставацатуров, и Тило Сараццин, и куча пустой породы – все вперемежку.

Итак, продолжаю:

6. Дмитрий Быков. Я люблю этого великого толстяка, я с Быковым дружу, я обожаю Быкова за стихи (любимейшее из «Пригородных электричек»: «Парень в рыжем полушубке/ Лет примерно двадцати/ Обнимает девку в юбке /Типа «Господи, прости!»), а прозу ценю за язык и сатиру уровня Салтыкова-Щедрина. Лучшее у Быкова – «Орфография», «ЖД» и толщиной напоминающий самого Быкова «Пастернак».

7. Михаил Шишкин. Шишкин живет наполовину в Германии, что не могло на него не повлиять: все-таки интеллектуальное бурление сегодня лежит по другую сторону океана и в любом случае по другую сторону Буга. Когда-то шишкинский роман «Венерин волос» очаровал меня тонкими мазками, лессировками – однако это кватроченто свелось к одной идее, хоть и неглупой: пусть люди врут, но сами истории подлинные. Теперь все советуют «Письмовник» – непременно буду читать.

8. Алексей Иванов. В федеральную моду пермяк Иванов был запущен главным российским трендмейкером Леонидом Парфеновым. «Географ глобус пропил» – это роман о русском Питере Пэне, роман об учителе географии, так и не повзрослевшем и застывшим в подростках; это роман, переплавивший все эти «ты, блин, скотина, чего мою ручку-то берешь?» в реальную литературу. «Общага на крови» – роман об ангеле, живущем в общежитии. Далее следуют «Золото бунта», «Блуда и МУДО».

9. Михаил Идов, «Кофемолка». Это недавно открытый в России, не вполне русский автор (потому как живет в США), рукоположенный в наимоднейшие журналом GQ. «Кофемолка» – это фактически авторизованный перевод замечательного производственного романа об открытии кофейни в Нью-Йорке. От чтения возникает удивительное ощущение иной возможной русской жизни, потому что читать Идова – это как Вуди Аллена смотреть.

10. А вот на десятое место претендентов много. Например, трое питерских авторов: Павел Крусанов с «Укусом ангела», Андрей Аствацатуров со «Скунскамерой» или Александр Секацкий с «Прикладной метафизикой». «Метафизика», впрочем, не роман, а поваренная книга интеллектуала. Ну, так я и сам предпочитаю non-fiction: Докинза, Хокинга, Хантингтона…

Так что я, пожалуй, сделаю паузу, скушаю свой твикс – чтобы подумать о новых списках…

15 ноября 2011

Молчание ягнят и агнцев О том, что превращает Анатолия Чубайса и протоиерея Георгия Митрофанова в братьев-близнецов

http://www.podst.ru/posts/6398/

Я редко призываю покупать журнал «Огонек» – я пишу туда колонку, и, получается, рекламирую себя самого – но 45-й номер, с мамой и дочкой Водяновыми на обложке, является исключением. Там нужно разыскать два интервью: с Анатолием Чубайсом и с профессором петербургской духовной академии протоиереем Георгием Митрофановым. Они почти ровесники – обоим шестой десяток, оба умны, оба знают цену системам, которые их подняли наверх, оба переживают трагедию этих систем.

Чубайс говорит о трагедии России, которая смогла перейти от командной экономики к рыночной, но не смогла от автократии перейти к демократии, и теперь стоит на развилке между закручиванием гаек и либерализацией политики.

Отец Георгий говорит о том, что церковь, сбросившая ярмо несвободы в 1990-е, веру в Христа заменила верой в тоталитарную идеологию, замешанную на величии страны и поисках врагов, превратившись в комбинат по производству ритуальных услуг.

А вот дальше – внимание! – эти два диссидента делают кульбит.

Чубайс, отвечая на вопрос, нужно ли вводить свободные выборы в России, вдруг начинает твердить о великих рисках, которые несет прыжок из несвободы в свободу, о каких-то постепенных шагах, но про сами шаги не говорит ни слова.

А отец Георгий, печалуясь, что церковь никак не реагирует, не дает оценок грандиозным переменам в жизни страны, тут же, опустив глаза долу, начинает сам этих оценок избегать, расточая комплименты патриарху, как будто это не при двух последних патриархах православная церковь стала служить Кесарю, а не Христу.