Над головой Лали, чуть слышно жужжа, мерцали своими перебегающими, то и дело беззвучно пыхающими точечками двенадцать полусфер. Но теперь в их жужжании слышалась едва различимая музыка, тревожная мелодийка неуверенно прокладывала себе дорогу, пробираясь, как струйка ручейка по песку, к новому руслу.
Лали молчала. Пухлая физиономия гномика-великана изображала жадное внимание и горестное изумление.
Столпившиеся у входа в оперативный зал учёные в недоумении, но с напряжённым вниманием всё это разглядывали. Терпеливо ждали.
- Да-а… - вдруг жалобно проговорила Лали, - до-олгие годы… Долгие, долгие годы (чудовищный гном понимающе тихонько закивал головой, причём все двенадцать пуговиц его шикарного жёлтого жилета налились разными оттенками рубинового цвета). Долгие годы прекрасная принцесса в темнице плела своими обожжёнными руками рубашки из крапивы, чтоб освободить своих заколдованных братьев!.. - Лали опять сделала долгую паузу. И всех учёных охватило какое-то неясное тягостное чувство тоски, одиночества или далёкого воспоминания об одиночестве, как сами они впоследствии объясняли.
Лали молчала, но полусферы отчаянно работали, грот пульсировал, гномик-великан был весь в напряжении и ни мгновения не оставался неизменным, начиная от пухлой физиономии и кончая последней пуговицей жилетки.
Лали снова произносила вслух несколько слов и замолкала надолго, точно увлечена была напряжённой работой: из одного-двух слов - «крапива», «облака»… «толпа» или «телега» - она создавала, лепила, строила весь окружающий эти слова мир. Из каких-то невесомых блоков, воздушных самоцветов строила и рушила замки, белых коней, площади, людские толпы, глаза и лица, лица, одухотворённые и искажённые ненавистью…
- …И когда повезли её в грубой телеге на позорную казнь сквозь бесновавшиеся толпы одураченного народа…
Лали смолкла, как будто для того, чтоб получше разглядеть всё, что видела перед собой: гогочущую толпу, запрудившую площадь древнего города, громыхающую грязную телегу, влекомую костлявой кобылой, и руки, обожжённые, неутомимо плетущие тонкими пальцами жгучую крапиву…
- …Её ненавидели как разоблачённую мерзкую ведьму… проклинали… Над ней с отвращением насмехались, и путь её к позорному костру уже подходил к концу, а она всё плела седьмую рубашку, последнему, младшему брату… И надежды у неё почти не было, но она плела, когда её подвезли к самому месту казни…
Невыносимо долго было молчание Лали. И вдруг, как выстрел в тишине, зазвенел её ликующий голос:
- …И что же? Ведь лебеди всё-таки прилетели! Она верила, и они прилетели!
Лали выронила книгу и радостно рассмеялась со слезами на глазах.
Что-то произошло в зале, как будто все одновременно с облегчением вздохнули.
Гномик-великан исчез из своего грота.
- Что здесь происходит? - растерянно спросил кто-то из группы учёных директоров.
Старый Сью-Сиу рассмеялся, и смех его был похож на звон колокольчика.
- Неужели кто-нибудь ещё не понял? Да ведь она рассказывает им сказки!
- Это так! - бесстрастно подтвердил профессор Ив. - Проходите, пожалуйста, дальше.
- Тут, кажется, много народу? - поднимаясь с подушек навстречу гостям, щурясь и помаргивая, приветливо проговорила Лали. Она попробовала присесть в старинном реверансе, но ей и самой стало смешно. Плоховато он у неё получался.
- Признайтесь, вы испугались? - спросила высокая строгая дама, директор Центра «Ането» в Пиренеях.
- Нисколько! - внимательно взвешивая каждое слово, отозвался щупленький представитель «Кордильер». - Я испытал чувство страха. Возвышенное, очищенное от всего личного. Страха не за себя, а за нечто ценное, что вне меня и остаётся беззащитным… трудно выразить точно. Но испугаться? Нет!
- Да, да, я отчётливо ощутила, как жжётся это растение… крапива, да? - вмешалась представительница «Акангауга». - Но мои руки не участвовали в этом. Не правда ли?
- Эта бедная чёрная девочка… - начал темнокожий директор «Килиманджаро».
- Разве она была чёрная? - удивился индеец, директор «Попокатепетль».
- Но ведь как будто она не была… совсем уж такой белой?
- Знаете, я тоже не уверен. По-видимому, каждый видел нечто своё. Может быть, это как прежде бывало в кино, после того, как посмотришь картину, которая тебя действительно взволновала, вдруг обнаруживаешь, что совсем не заметил, цветная она была или чёрно-белая.
- Вот-вот. Только после пустой картины ты никогда не спутаешь, была она раскрашена или нет.
- Лали, почему исчез твой… собеседник? - осведомился Ив.
- Не знаю… - И вдруг, точно услышав ответ, Лали договорила: - А он волнуется. Он очень чувствительный. Немножко застенчивый тоже.
- Я не совсем понял! - важно проговорил знаменитый учёный, директор «Монблана». Он сложил щепоткой два пальца и тихонько потирал, как будто поймал комара, и теперь внимательно и беспристрастно его исследовал. - Это неожиданное появление семи белых водоплавающих, в дальнейшем оказавшихся братьями?..
- Вы сказок не знаете? - сострадательно вздохнул Сью-Сиу.
- Конечно, в своё время! Изучал!..