Бумажные книги Лали

— Он был, конечно, ловкий тип, хотя ради приличия его и называли «хитроумным», — звонко отчеканила она, перекрывая общий смех. — Он довольно ловко всех надувал и выпутывался из разных историй, в которые вечно попадал. Я не вижу ничего прекрасного в том, что всех то и дело по очереди убивают, а потом этот довольно низкий трюк с деревянной лошадкой, когда одурачивают бедных троянцев, и опять всех убивают, грабят и разрушают красивый город. И после этого ловкач Улисс всё плавает и плавает, и все до одного его верные спутники погибают, а он выкручивается и обманывает всех. Ради чего? А только ради того, чтоб добраться до дому. Добрался и успокоился, засадил жену за прялку, рабы опять стали пасти для него свиней, а он стал пировать, пить вино, наедаться свининой и хвастаться своими довольно скучными приключениями…

— О, бедный Улисс. Подумать только, все его знаменитые подвиги, все приключения наша Лали объявляет просто скучными!

— Н-нет… — неуверенно протянула Лали, задумчиво выпячивая нижнюю губу (скверная привычка, от которой она никак не могла отучиться). — Я не очень задумывалась… Хотя да! Одно у него, пожалуй, было. Но вот как раз там-то он и струсил.

Весь класс слушал посмеиваясь: чудачки была эта Лали, но слушать её болтовню иногда было забавно. Как-то незаметно она понемногу завладела вниманием. Голос её потеплел, она оживилась, глаза заблестели.

— Знаете?.. В конце концов, я, кажется, начинаю ему сочувствовать! — Видно было, она и сама удивилась тому, что сказала. — Правда… когда после всех странствий он вернулся домой… Ведь, наверное, ему скоро опротивела его царская сытая жизнь. И тут-то он стал вспоминать, вспоминать и, наконец, понял. Ведь только один раз в жизни с ним случилось действительно чудесное: он один-единственный из всех людей на Земле слышал знаменитое, сказочное, вдохновенное пение сирен! Конечно, благоразумные люди его предупреждали, что хотя это пение прекраснее всего, что можно услышать на Земле, его почему-то нельзя безнаказанно слушать людям. Вот он и приказал всем своим спутникам на корабле позатыкать воском уши, а себя самого велел покрепче привязать верёвками к мачте и ни за что не отпускать. Услышав пение сирен, он в ту же минуту понял, какая, в общем, чепуха все его кровавые подвиги по сравнению с прелестью неземного этого пения, и стал рваться из верёвок, но те, у кого благоразумно были заткнуты уши, не развязали его до тех пор, пока корабль не отплыл так далеко от этих мест, что и след потеряли, и не слышно стало ничего, кроме свиста ветра, скрипа вёсел и крика чаек… И Улисс скис, сдался и успокоился. А после того как всё было упущено, у него в ушах снова и снова возникали замирающие вдали последние отголоски. И он проклинал себя, что не мог откликнуться на призывные голоса, звавшие его освободиться, переступить через свой страх туда, где ждёт, может быть, вовсе не гибель, а небывалое счастье?..

Лали замолчала и вдруг соболезнующе и жалобно спросила:

— Бедный ты человек, хитроумный Улисс, как же это ты дал себя так перехитрить и одурачить?

Странно прозвучал и повис в воздухе этот вопрос, как будто сам Улисс стоял прямо перед ней, где-то рядом.

Еле заметно вздрагивая от волнения, голос Лали зазвенел и заставил весь класс встрепенуться. В напевной отрешённости её полудетского голоса слышалось великое удивление и растерянность.

— Вот так он уходил на берег моря и стоял… наедине со своей великой тоской… Шумели тёмные деревья от ветра на берегу, и волны, шурша, набегали к самым его ногам, и древние созвездия ярко горели над его головой… Альциона… Плеяды… Кассиопея! А душа у него рвалась, только бы снова услышать дивный зов сирен. Все свои подвиги, рабов, и царство, и всю свинину он отдал бы, чтоб снова оказаться посреди ослепительного фиолетового моря свободным, без верёвок, у мачты голубого паруса, на палубе, над потными, жилистыми гребцами с заткнутыми ушами… Но поздно! Бедный Улисс, ты прозевал единственно подлинное чудо, какое встретил в своих бесконечных, бесплодных странствиях!..

— Лали! Лали! Прекрати это немедленно, сейчас же убери всё отсюда! — испуганно взвизгнула учительница. — Не смей напускать в класс эти волны, все промочат себе ноги!

Лали медленно пробормотала:

— Мне нечаянно… просто представилось, как ему грустно…

— Не смей больше ничего себе представлять. Не смей устраивать нам тут никаких созвездий в помещении школы! Немедленно возьми себя в руки и не распускайся!

— Я не буду… — тихо сказала Лали.

— Что значит — не буду? А этот надутый парус! Разве ему тут место?

— Ах да, извините… —Лали помотала головой, и полоскавшийся на ветру парус растаял.

— Э-э! Куда же всё девалось?.. — с досадой прозвучало сразу несколько голосов.

— Умница, Лали! — одобрительно сказала учительница. — Теперь всё в порядке. Дети! Конечно, вы все поняли, что ничего не произошло. Даже если кому-нибудь показалось что-то, чего не могло быть!

— А мне ничего и не казалось! — радостно объявил толстый мальчик. — Только поговорили что-то про свинину!

Задумчивая девочка Оффи всхлипнула и вдруг мечтательно улыбнулась: