Бумажный дворец

Джонас поворачивается. Смотрит прямо на меня. Поднимается, отряхивает руки от песка, приближается ко мне с распростертыми объятиями, берет у меня полотенца и наклоняется поцеловать в щеку.

– Я скучал по тебе, – шепчет он мне на ухо.

– Привет, – тихо говорю я. Не могу этого вынести. Это слишком для меня. – Я тоже скучала.

Он проводит кончиком пальца вниз по моей руке, и я покрываюсь мурашками.

– Кто в воду? – кричит нам Питер. – Я сейчас сварюсь!

1977 год. Февраль, Нью-Йорк

Пятый класс. Идет снег. Мы с Анной приехали на неделю к ее крестному Диксону. Папа с Джоанной живут в Лондоне – его перевели туда по работе, – а мама поехала с Лео на его выступление в Детройте. Они собираются пожениться в мае. Диксон – «клевый» друг мамы. Все любят Диксона. Он собирает длинные русые волосы в хвост и ездит на пикапе. Знаком с Карли Саймон. Мама говорит, что ему не нужно работать. Они лучшие друзья еще с тех пор, когда им было два года, – сомневаюсь, что в противном случае он вообще заговорил бы с ней. Они ходили в один детский сад и вместе проводили лето в Бэквуде, где купались голышом и выковыривали из мокрого песка моллюсков во время отливов. «Хотя я их всегда терпеть не могла, – вспоминает мама. – Но Диксон умеет убеждать».

Как-то давным-давно Анна спросила маму, почему та не вышла за Диксона. «Потому что он бабник», – ответила мама. А мне представился человек, который помогает бабушкам.

Диксоны живут в большом старом доме на 94-й Восточной улице у самого парка. Дочь Диксона Бекки – моя лучшая подруга. Старшая сестра Бекки Джулия одного возраста с Анной, но они как-то не сошлись. Джулия – гимнастка. Их мать ушла от них в какую-то коммуну два года назад. Мы с Бекки большую часть времени проводим сами по себе, играем в веревочку, ходим в Центральный парк кататься на роликах, придумываем отвратительные блюда и заставляем друг друга их есть. Сегодня утром мы приготовили в блендере шейки из пивных дрожжей и клубничного пудинга быстрого приготовления. Диксон сказал, что ему плевать – главное, чтобы мы ели. Последний раз, когда мама оставляла нас у Диксона, он повел нас в кино на «Избавление». Потом мы все выходные бегали вокруг с криками: «Давай визжи, как свинья!» Маму чуть удар не хватил, но Диксон сказал ей не быть такой зашоренной пуританкой. Он единственный, кто может позволить себе так с ней разговаривать.

На город опустилась странная тишина. За окном ничего не видно, кроме слепящего белого вихря. Я прислушиваюсь к дребезжанию горячего пара в трубах, которые растягиваются и сокращаются. В квартире душно, рядом с моими ногами пылает металлический обогреватель, и я, подавшись вперед, всем телом налегаю на тяжелое окно, чтобы его приоткрыть, но створка стоит намертво.

– Кто-нибудь, помогите, пожалуйста. Мне нужен воздух.

Но никто не двигается. Мы играем в «Монополию», и Анна только что угодила на дорогую улицу. Ей нужно подумать.

Диксон и его новая жена Андреа все утро провели в спальне за закрытой дверью. «У них там кровать с водяным матрасом», – говорит Бекки, как будто это все объясняет. Андреа и Диксон познакомились на индейской церемонии в Нью-Мексико. Андреа на шестом месяце беременности. Они уверены, что ребенок от него.

– Она ничего, – отвечает Бекки моей маме, когда та спросила, что она думает по поводу новой мачехи.

– Мне кажется, она милая, – говорю я.

– Милая? – Мама выглядит так, будто только что подавилась оливковой косточкой.

– Почему это плохо? – спрашиваю я.

– Милое – враг интересного.

– Она разговаривает с нами, как со взрослыми, и это здорово, – рассказывает Бекки.

– Но вы не взрослые. Вам одиннадцать, – отвечает ей мама.

– Недавно за ужином она спросила меня, предвкушаю ли я, когда у меня начнутся месячные, – говорит Бекки.

И тут я впервые увидела, как мама лишается дара речи.

– Элла, – зовет меня Анна, – твой ход.

Я сажусь на пол гостиной и бросаю кубик. Деревянные полы всегда вкусно пахнут. Тем же воском, который использует мама.

Я смотрю в конец длинного коридора, ведущего к спальне, и пытаюсь решить, стоит ли мне использовать карточку выхода из тюрьмы, когда дверь открывается. В коридор выходит Диксон, совсем голый. Рассеянно почесывает яйца. Вслед за ним выходит Андреа. Она потягивается, изогнувшись, как кошка.

– Мы сейчас так хорошо потрахались, – сообщает всем она. В квартире тускло, но нам хорошо все видно: ее густые рыжие заросли, курчавые волосы, как у Дженис Джоплин, и сытую улыбку.

Диксон проходит мимо нас через гостиную, садится на корточки у проигрывателя и ставит иголку на пластинку. Мне видны темные волосы в трещине у него между ягодицами.

– Послушайте, какой бэк-вокал, – говорит он. – Клэптон – гений!

Я не отвожу глаз от миниатюрной серебристой тачки у меня в руке, мечтая провалиться сквозь землю.

Бекки толкает меня, чуточку сильнее, чем нужно.

– Ты ходишь или нет?

8

12:45

– Так вы идете в воду? – спрашивает Питер.

– Через пять минут. Мне надо прийти в себя после перехода через эту чертову Сахару. – Я выхватываю у него термос и пью из горла.

– Очаровательно, – говорит Питер. – Мои жену вырастили волки.