Бумажный дворец

Хуже всего, что Анну заменили. Мать Конрада решила, что не может справиться с тринадцатилетним мальчишкой. Она оставит себе чудачку Розмари с ее жутковатой одержимостью григорианскими хоралами и первородным грехом, а Конрад достанется нам. Противный таращащийся Конрад с его коротким плотным телом, как у борца. Анна утверждает, это из-за того, что его мать застукала его, когда он дрочил в туалете. Мы поедем в аэропорт встречать его, после того как посадим Анну на школьный автобус. Анне страшно ехать одной, и мама это знает, но Лео настоял, чтобы мама встретила вместе с ним его сына, поэтому она не может отвезти Анну в Нью-Гэмпшир. «Я не могу быть в двух местах одновременно», – сказала она Анне.

– Лучше бы ты поехала жить к папе, – говорю я сейчас.

Анна подходит к столу, открывает нижний ящик и вынимает оттуда письмо в голубом конверте авиапочты.

– Я написала ему летом. Рассказала, как все плохо между мной и Лео. Спросила, можно ли мне переехать к нему в Лондон.

Она протягивает мне конверт.

Папино письмо коротко. Он пишет, что ему очень хотелось бы, чтобы Анна жила с ним, но они сейчас не могут позволить себе квартиру побольше. У них не так много денег, а Джоанне нужно уединение, чтобы писать. Если бы это было его решение, то, конечно, она могла бы к нему переехать. Он уверен, что все наладится. Лео – хороший человек. А внизу подпись: «С любовью, папа».

– Я ему не нужна, – говорит Анна.

– Он же сказал, что это не его решение, – отвечаю я.

– А чье тогда, тупица? – прошипела Анна.

Когда уже пора выходить, Анна запирается в ванной. Она открывает воду на полную мощность, но мне все равно слышно, как она плачет. Лео куда-то убежал по срочному делу, поэтому Анна покидает дом без неловких прощаний. Спуск на лифте проходит в молчании. Мы смотрим, как пол каждого этажа уплывает вверх, пока наконец консьерж не дергает за бронзовую ручку, останавливая лифт, и не открывает кабину.

– Бон вояж, – говорит нам жилистый швейцар Джо, когда мы гуськом проходим через вестибюль, не отрывая глаз от черно-белого мраморного пола. – Возвращайся скорее домой, Анна. Мы будем по тебе скучать.

Анне удается улыбнуться.

– Похоже, вы единственные. – Она одаривает маму ледяным взглядом.

– Вызвать вам такси, девочки?

– Нет, Джо, спасибо, – отвечает мама. – Мы справимся. Если мой муж вернется домой, пожалуйста, скажи ему, что мы ушли провожать Анну на автобус. Элинор, помоги сестре с чемоданом.

Мы тащимся по Лексингтон-авеню мимо торгового центра, аптеки и кафе, в котором делают коктейль из рутбира с мороженым, вниз до перекрестка, где ждет школьный автобус.

– Может быть, это будет похоже на летний лагерь, – размышляю я. – Тебе же всегда хотелось поехать в лагерь.

– Может быть, – вторит Анна. А потом хватает меня и заставляет взять ее под руку. – Жаль, что ты не можешь поехать со мной, – добавляет она.

Это самое приятное, что она мне когда-либо говорила.

– Прости, – отвечаю я.

Мы запихиваем ее чемодан в багажный отсек, потом встаем вместе рядом с автобусом.

– Не дай ему победить, – бросает напоследок Анна. Потом, ни слова не сказав маме и не оборачиваясь, она залезает в автобус.

13:15

Я стою по колено в море. Каждый раз, как в меня ударяет волна, я напрягаю мышцы, поворачиваюсь боком и впиваюсь пальцами в песок. Не хочу, чтобы меня сбило с ног и накрыло с головой.

Питер и дети еще плавают на своих досках далеко в море. Я обвожу взглядом воду вокруг них, высматривая плавники. Высматривая тени. Давно минуло то время, когда я купалась здесь безбоязненно. Теперь каждый раз, как мы приходим на пляж, я представляю подплывающую акулу. Я первая ее вижу. Представляю, как кричу им, как они с отчаянным визгом наполовину плывут, наполовину бегут ко мне, к безопасному берегу. Представляю, как зову на помощь, а потом, когда никто не приходит, сама бросаюсь в воду навстречу опасности. Вытаскиваю их из пасти акулы, рискуя жизнью ради детей. И каждый раз у меня в голове возникает вопрос: если бы в воде был только Питер, ринулась бы я его спасать?

Питер машет мне.

– Обед! – кричу я, жестом показывая, чтобы он привел детей.

Оглянувшись через плечо, он видит приближение большой волны и гребет к ней со всей силы. Ловит волну и проносится мимо меня на ее гребне. На его лице чистая радость.

Джина разложила еду в тени палатки. Я вижу вмятину, оставшуюся на песке от моего тела, возле одноразовой тарелки с сэндвичами с тунцом.

– Джонас пошел в туалет, – сообщает мне Джина, передавая стаканчики с лимонадом. – Смотри, – говорит она. – Какой он милый.

Она показывает на рисунок Джонаса на песке. Тот, что мне не видно было из палатки. Это сердце. В нем написано: «Я люблю только тебя».

Джина передает детям пакет с мини-морковками.

– Можешь себе представить такого романтичного мужа? – говорит она Мэдди.

– Тебе очень повезло, Джина, – отвечает Мэдди.

– Это правда, – соглашаюсь я.

– А я что, вареная печенка? – спрашивает Питер.

– Ага, – отвечает Мэдди. – Но милая вареная печенка.

– Ненавижу печенку, – морщится Финн. – Никогда не заставляйте меня ее есть. Потому что я ее ненавижу.