Бумажный лебедь (ЛП)

Он мог забрать это, только если возвращался к машине. И, если он возвращался, у него была хорошая возможность избавиться от нее или перегнать в друге место. В любом случае, я облажалась. Ниточки, по которым, как я думала, мой отец сможет меня отыскать, начинали обрываться. Моей единственной надеждой остались теперь камеры наблюдения на парковке, где он схватил меня, может, они что-то нашли. Его рост, его вес, его лицо ― что угодно, что помогло бы в расследовании. Я знала, что мой отец ни за что не сдастся. И сейчас мне следует делать то же самое.

Не. Сдавайся.

Завернувшись в полотенце, я начала опорожнять сумки. Тупая мини-юбка. Тупое невесомое платье. Тупое кольцо с огромным камнем. Черт. Как я могла заполнить столько места этим дерьмом? Я могла бы постирать и надеть то же самое белье. «Агент Отожми и Снова Спровоцируй».

Я все еще рылась в пакетах, кода Дамиан начал запихивать все обратно в шкаф. Пара черных леггинсов (да!) и маленькие белые стринги (нет!). Он вытащил уродливую просторную футболку и бросил в меня. Судя по размеру, это принадлежало ему.

— Снимай полотенце, — скомандовал он.

Как я и говорила, все рано и поздно сводится к члену. И теперь я уже не воняла.

Я закрыла глаза, ожидая услышать шорох снимаемых штанов.

Но этого не произошло. Я почувствовала, как он втирает что-то по линии роста моих волос. Это пахло лекарством и чертовски щипало, особенно там, где волосы были вырваны. Он проделал то же самое с кожей вокруг ушей. Потом помазал спину, прошелся по всем царапинам и порезам, и синякам, замеченным при осмотре.

Я поняла, что он делает ― награждает мое хорошее поведение заботой, успокаивая раны, которые он же мне и нанес.

Я должна была чувствовать благодарность, зависимость, ощущать близость к нему из-за этого маленького милосердия ― все признаки Стокгольмского синдрома? (Примеч. Стокгольмский синдром (англ. Stockholm Syndrome) — термин популярной психологии, описывающий защитно-бессознательную травматическую связь, взаимную или одностороннюю симпатию, возникающую между жертвой и агрессором в процессе захвата, похищения или применения (или угрозы применения) насилия). Но я ничего не чувствовала. И если я когда-либо найду, где он спрятал мои туфли на шпильках, я пришпилю его черное сердце к мачте этой долбаной лодки.

Умри, Да-ми-ан. УМРИ.

— Ты сама с остальным справишься, — сказал он, бросая тюбик на кровать.

Он ушел, оставив дверь открытой, и я могла слышать, как он чистит свои зубы.

К черту мазь. Я бросилась к теперь уже холодной тарелке с едой.

Рыба меня не подвела. Она была сочная, самая вкусная из всех, что я когда-либо ела. Я скулила, когда ела ее.

Я поддела рис пальцами и закрыла глаза, смакуя его толстое крахмалистое совершенство. Мои вкусовые рецепторы взорвались от вкуса гребаного белого риса.

Да. Да. Да. Больше!

Я вылизала тарелку до блеска. Нет, серьезно. Я облизала всю тарелку, а затем снова и снова. Я не знала, когда еще смогу поесть и что должна буду сделать для него. Я переоделась в одежду, оставленную Дамианом, пахнущую его телом футболку. И чуть не вывернула наружу съеденную рыбу. Не то чтобы футболка плохо пахла. Она просто пропиталась солнцем, морем, потом ― запахом, который ни одному порошку вывести не под силу.

Я выглянула в дверной проем. Дамиан все еще был в ванной. Я начала рыться в шкафах: постельное белье, полотенца, дождевики, вещи для дайвинга. Я почти закончила, когда наступила на что-то круглое и твердое. Подняв ногу, я обнаружила арахис, прилипший к подошве. Еще несколько штук валялось на полу, словно они выкатились из того кулька, что в прошлый раз держал в руках Дамиан.

Я уселась на стул, где он сидел в прошлый раз, и забросила один в рот.

Хрусь, хрусь, хру…

Я прекратила, когда он вошел в комнату.

Дамиан выглядел так, будто принял душ. Его волосы были зализаны назад, он переоделся в серые штаны и белую футболку. Его глаза сузились, когда он увидел меня.

— У меня смертельная аллергия на арахис, и я только что съела целую кучу, — сказала я. ― Если мне не оказать необходимую помощь, я умру.

Он мельком глянул на меня перед тем, как открыть один из шкафов, в которые я не заглядывала.

Да! Возможно у него там спутниковый телефон, или рация, или чем там с лодки общаются.

Он вытащил баночку и сел на кровать. Открутив крышку начал увлажнять ноги.

Он, блядь, увлажнял свои ноги.

— Ты слышал меня? ― взвизгнула я. — Я могу умереть, — и я начала глубоко дышать.

Он занимался своими делами, сначала одна нога, потом вторая, будто это была самая важная вещь в мире. Потом он надел носки и закрыл баночку.

— Тогда умирай.