Бумажный пейзаж

Конечно, все производится с максимумом аккуратности, ноль процента загрязнения окружающей среды, все разложено на тряпочках, асфальт чист, никому, тем более детям, не мешаем.

И вдруг появляется преотвратнейшая старуха и начинает базар:

По какому праву здесь расположили свою частную лавочку, жулики, пьянчуги, детям мешаете гулять, сейчас милицию вызову!

Старуха попалась легкая на ходу, настоящая такая ведьма в здоровенном мужском пиджаке с довоенным значком «Ворошиловский стрелок» на загнувшемся лацкане, такой сорт старух из комсомолок тридцатых годов.

Спартак вылез из-под машины, вытер руки тряпкой и внимательно посмотрел на старуху. Ой. лучше бы она ушла.

— Бабушка, говорит Спартачок со сравнительным спокойствием, — лучше бы ты ушла.

Старуха чуть не задохнулась от злобы:

— Бабушка?! Какая я тебе бабушка, проходимец?! Мои внуки на БАМе работают! Гордость и слава страны! А ну, калымщики, частники, барыги, сворачивайте свое хозяйство, а то по-другому будем с вами разговаривать, шпана проклятая!

Вот такой изрыгает мамаша поток неспровоцированных оскорблений, а затем бьет сапогом по снятым волговским колпакам, и колпаки эти несчастные, все четыре, раскатываются по двору, опадая в лужах. Такая несправедливая мамаша!

Можно понять Спартака Гизатуллина, потому что количество всегда переходит в качество, хотя, конечно, нельзя приветствовать такого подхода к женщине, даже если она в жлобском пиджаке со значком «Ворошиловский стрелок». — Ты, бабка, кончай базарить или пошла-отсюда-к-жуям-со-бачьим-курва-позорная-в-комсомольск-на-амуре!

И Спартачок делает к Анне Светличной решительный шаг и решительный жест, явно собираясь дать ей леща. И бабка Светличная, надо отдать ей должное, немедленно понимает намерения моего напарника и устремляется в бегство.

В это время проплывающая над генеральским домом туча закрывает солнце, и старуха в развевающемся пиджаке проносится по двору, как демон слякоти и ненастья!

Туча, впрочем, быстро проплывает, воцаряется голубизна и сияние, ну, прямо Италия, и в этом коротком благоуханий мы слышим баритональный дружеский смех и видим выходящего из-под арки режиссера мирового кино Саню Пешко-Пешковского.

Он приближался, формируя ладонями кашированный кадр, замыкая его то в горизонтальной позиции, то в вертикальной. Он хохотал:

— Ребята, вы меня просто восхищаете! В лучах солнца! Два блондина! Русский и татарин! Стройные советские люди! Мотор! Снято!

Мы его немного приодели. Сейчас он щеголяет в старых милицейских штанах Густавчика, в свитере-водолазке, подаренной Мириам Протуберанц, на ногах крепкие чехословацкие ботинки с байковой подкладкой, это я ему купил. От старой амуниции осталась только куртка студенческого строительного отряда, с ней он не расстанется, во-первых, какие-то воспоминания, а во-вторых, носит в глубоких ее карманах блокноты со сценарными записями, и это как бы символ постоянного творческого процесса. Интереснейший оказался человек наш новый друг Саня Пешко-Пешковский, и, между прочим, у нас с ним обнаружилась одна глубокая общность, в творческом, конечно, смысле.

Пешко—Пешковский окончил ВГИК в разгаре либеральных тенденций и считался одним из самых талантливейших. Других, впрочем, во ВГИКе не бывает. Сразу же запустился с полнометражной картиной о восстании народа в одной буржуазной стране.

Снималась вся эта вакханалия в Ялте, группу Саня набрал молодую и буйную, городские власти были запуганы до предела. Саня хвалился, что во время съемок он фактически реставрировал в Ялте капитализм. Горком в это время работал в подполье, говорил он.

Фильм получился на славу. Насмерть перепуганное начальство немедленно «положило его на полку», а потом, кажется, он и вообще был смыт, то есть изъят из существующей природы.

Саня тогда представил заявку на новый фильм о будущем восстании народа во всем мире. Конечно же, заявку эту зарубили и посоветовали молодому режиссеру отойти от бунтарской тематики. Вы бы поехали, товарищ Пешко-Пешковский, на целинные земли, в студенческий отряд, посмотрели бы, какими славными делами наша советская молодежь занимается.

Саня внял совету — оттуда вот и курточка — и привез отменнейший сценарий, по которому студенческий отряд превращается в партизанский. Против кого же воюют ваши партизаны? — заинтересовались с понимающими улыбочками тогдашние либералы в ЦК КПСС. Не против кого, а против чего, пояснил Саня, это чисто символическая партизанская деятельность против энтропической идеи. Вы бы лучше отошли от этой тематики, товарищ Пешко-Пешковский, посоветовали либералы, столько вокруг острых проблем, а вы какую-то круглую предлагаете, как бомба.

Наивный наш Саша все-таки полагал себя мастером именно революционных полотен и вскоре вошел в Госкомитет с идеей двухсерийного фильма о восстании не где-нибудь, а просто-напросто… в Москве. Вот такое у нас обнаружилось глубочайшее внутреннее родство!