Бумажный тигр

Эган уставился на него, а Дэниел, наслаждаясь произведенным эффектом, продолжал перекидывать из руки в руку железную часть от станка. Интересно, отчего такие болваны, как Эган, всегда считают, что им известно все, а остальным ничего? Воистину загадочна человеческая натура.

— Я отведу тебя к нему на свидание, но перед этим маленько подправлю твою рожу. Он не возражает. — С этими словами Эган стал надвигаться на Дэниела, и тот невольно отступил, прижавшись спиной к станку.

— Я и сам могу сходить к нему. Надеюсь, он не будет возражать, если я немного подправлю рожу его посреднику.

Прежде чем Эган успел понять, к чему он клонит, Дэниел резко засадил ему ногой в пах. Громила пропустил удар, как и в первую их встречу. Какой неповоротливый! Уж, кажется, должен был бы сообразить на этот раз!

Он взревел от боли, но не отступил, а бросился на Дэниела головой вперед, целясь в живот. Тот ловко отошел в сторону, и этот идиот врезался лбом в железный кожух станка. Нет, с таким даже драться неинтересно.

Эган бездыханной тушей съехал на пол, а Дэниел захватил инструменты, кое-какие части станка и вышел из комнаты. Спускаясь по лестнице, он вспомнил, что Эган собирался отвести его к старику Маллони. Что ж, прекрасно, это Дэниела вполне устраивало, так как он и сам давно хотел перемолвиться с папочкой парой слов.

Дэниел быстро шел по городу. Детская обида на неизвестных родителей давно переросла во взрослую ярость на отца, который упрямо отказывался признавать своего старшего сына. Может быть, у него и имелись веские основания и серьезные причины для этого, но та жестокая тактика, которую он избрал, была непростительна. И будь он не так стар, Дэниел с большим удовольствием избил бы его. Но ничего, хватит и слов.

Не доходя до магазина «Маллони», он вдруг остановился, заметив собравшуюся толпу перед киоском, который он арендовал для фотографий Джорджины. Камеру у нее отняли, и теперь там вроде нечего было выставлять. Ярость тут же уступила место любопытству, и он стал проталкиваться к киоску. Что ни говори, а зрителей собралось порядочно, и они все прибывали.

Внимательным взглядом опытного газетчика Дэниел окинул выставку черно-белых фотографий. Снимал явно начинающий любитель. Некоторые из карточек были передержаны, в других оставляла желать много лучшего композиция. Джорджина не имела к этому никакого отношения.

Выставка привлекла к себе большое внимание. Леди в элегантных шелковых нарядах с турнюрами и в шляпках с перьями, надувая губки, рассматривали эти плохие снимки, на которых были изображены полуголые грязные детишки, сидевшие на продавленном убогом крылечке, комнаты с проваливающимися потолками, крысы на кучах мусора. С одной фотографии на зрителей глядела целая семья — на муже, жене и детях были воскресные нарядные костюмы, — снятая на фоне полуразвалившейся лачуги.

Чего-чего, а цинизма фотографу было не занимать. Дэниел удивился, ибо считал, что в Катлервилле самым циничным является он. Он обошел киоск со всех сторон, пристально вглядываясь в снимки и пытаясь определить личность фотографа. Но тщетно. Ясно, что не Джорджина. Она остро чувствовала, что люди вроде Харрисонов заслуживают того, чтобы жить в нормальных человеческих условиях, но невольно всегда пыталась замаскировать убожество ленточками и бантами, как было в случае с тем шествием. Этот же фотограф ничего не ретушировал, и его снимки били не в бровь, а в глаз.

Тут Дэниел вспомнил о том, что камера и фотопринадлежности забрал себе Питер… Он покачал головой, отходя от киоска. Артемис снял бы со своего сына скальп, если бы прознал о том, что тот сделал эти фотографии. Чопорность и благонадежность Питера никак не вязались с этой обличительной выставкой. Тем более устраивать ее было не в его интересах. Ведь рано или поздно именно он станет хозяином «Эй-би-си ренталс», а значит, и трущоб.

Не зная что и подумать, Дэниел пересек улицу к магазину «Маллони». У него должно было состояться свидание с отцом. Свидание, которого он ждал двадцать восемь лет. А фотографии никуда не убегут, с ними и потом можно разобраться.

Едва переступив порог магазина, он понял, что смотрится довольно нелепо. На белой рубашке темнели масляные пятна от смазки станка, о галстуке и жилете в такую жару он как-то не подумал. Волосы были как всегда растрепаны, руки испачканы в черной краске.

«Еще хорошо, что не пришлось разбить костяшки пальцев об Этана, — с кривой усмешкой подумал он, игнорируя служащих магазина, которые испуганно пялились на него. Дэниел сразу направился в контору. — Папочка обидится, если я опоздаю».

Секретарша открыла рот, чтобы остановить его, но Дэниел прошел мимо, не обращая внимания, бесцеремонно открыл дверь в кабинет и скрылся за ней. Бедная женщина только вздрогнула, когда он хлопнул за собой дверью, и бессильно откинулась на спинку стула.