Бумажный тигр (II. - "Форма") (СИ)

— Я пришел в себя на рассвете, — Уилл поднял на него неестественно спокойный взгляд, страшный взгляд живого мертвеца, — Истерзанный, покрытый чужой кровью. Ньюгейтская тюрьма, опаленная и пустая, лежала в руинах, на ее стене кто-то написал кровью «Ее величество король Толпа». На столбах болтались человекоподобные свертки, обернутые алым сукном королевской пехоты. Над Лондоном плыл черный дым — горели ирландские кварталы. Я не пошел в мастерскую к мистеру Бесайеру. Я не пошел домой на Броад-стрит. Одурманенный, шатающийся, точно отравленный пес, ничего не соображающий, я отправился в порт. И, пользуясь общей суматохой, пробрался на первый же попавшийся корабль. Спрятался в трюме и лишился чувств, на несколько дней впав в спасительное забытье. Вот таким был мой зов, мистер Лайвстоун. Новый Бангор призвал меня — не гравёра Уильяма, что так тщательно зарисовывал капительВестминстерского аббатства, лелея мечту сделаться гравёром и создать иллюстрации для «Божественной комедии» — безумного убийцу Уилла. Бегущего вслепую прочь, проклятого, обесчещенного и мертвого душой.

— Люди попадали сюда и более странными путями, — пробормотал Лэйд, — Но, спорить не буду, редко кто из них может похвастаться подобной историей.

— По иронии судьбы корабль направлялся в Австралию. Что ж, это направление меня вполне устраивало. Разве что я отправлялся туда без приговора суда и без каторжных клейм на лбу. Три недели я таился в трюме, питаясь украденными у матросов сухарями да дрянной водой. Но даже окончить пристойно плаванье мне было не суждено. Мою душу все это время словно резали тупыми ножами, я то и дело проваливался в воспоминания, перед глазами вновь мелькали незнакомые лица. Во сне я мочился от страха. Распоротые мундиры, рассыпавшиеся по мостовой пуговицы, размозженные головы… Это было что-то вроде горячки, какой-то гибельной мозговой лихорадки. В конце концов я не выдержал этой пытки. Моля море дать мне милосердную смерть, я выбрался ночью на палубу, ступил за борт и провалился в черную холодную воду. Помню, как мое дыхание растворялось в его соленых пузырях, помню плеск волн о лицо, помню…

Уилл замолчал. Вероятно, искал слова, но Лэйду показалась, что он видит душу Уилла — озябшую, со свечным огарком в руке, ищущую выход из каменного лабиринта.

Возможно, подумал он, эта душа блуждает там уже очень давно.

— Догадываюсь, что было дальше, — сухо заметил он.

Уилл улыбнулся. Самой странной улыбкой из всех, которые когда-либо приходилось видеть Лэйду.

— Да, мистер Лайвстоун. Очнулся я утром, прибитый к берегу. Правда, обнаружили меня не благородные дикари-полли, искатели жемчуга, как в каком-нибудь авантюрном романе, а рыбаки из Скрэпси, промышлявшие незаконным промыслом рыбы, но это уже, согласитесь, не имело никакого значения для моей судьбы. Я стал гостем Нового Бангора.

При упоминании рыбы Лэйду и самому вдруг остро захотелось набить трубку измельченной рыбьей чешуей. Видит Бог, сейчас его рассудку как никогда нужно отдохнуть в теплых течениях невидимого моря. Может, тогда он схватит те разрозненные нити, концы которых десятками топорщатся вокруг Уилла…

Может, именно поэтому Канцелярия проявила несвойственное ей благородство, настойчиво пытаясь спровадить Уилла подальше от Нового Бангора. Она знает то, что под шкурой кроткого ягненка прячется убийца. Малолетний убийца, который, в придачу, сам не всегда способен контролировать себя. Что может вырастить из него Левиафан? Великого гуманиста? Умудренного жизнью философа? Или кровожадное чудовище, наделенное немыслимой силой?

Лэйд ощутил, как стынут корни зубов, словно он набил рот кубиками льда из коктейльной чаши. Даже в висках заломило.

Многие узники Нового Бангора полагают Его садистом и убийцей, забывая еще об одной его извечной ипостаси. Он еще и творец. Из плоти своих жертв он вдохновенно ваяет новые формы жизни, зачастую такие же безумные и отвратительные, как его собственные отпрыски. У него бесконечный запас времени и сил, единственное, в чем он испытывает нехватку — в материале. В благодарном и послушном материале, из которого — то ли удовлетворяя собственное любопытство, то ли из скуки — можно создать очередное чудовище.

Уилл равнодушно изучал собственные перепачканные ногти. Без сомнения, отличный материал, отстраненно подумал Лэйд, чувствуя, как гибельный холод распространяется все дальше и дальше, перебираясь на плечи и спину. Первого сорта. Юный убийца, в придачу одержимый странными образами и болезненными фантазиями. Человек с уязвленной и странно устроенной душой. Превосходная глина для умелого гончара. Сейчас у него нет когтей, нет длинных зубов, взгляд не горит от голода или похоти. Но в следующий раз, когда мы встретимся, он может выглядеть совсем иначе. Да, милый добрый Уилл может выглядеть совсем иначе. На мгновенье привиделось что-то страшное, нелепое — окровавленные клешни, хитиновые крючья, распахнутая акулья пасть…

Он найдет, чем одарить своего нового подданного. О, Он всегда найдет.