Кот выкатил от изумления глаза, он не верил своим ушам. Первый раз в жизни его приняли за мента, и к тому же извращенца. Дашка выхватила из кармана баллончик. Направила струю перечного газа в лицо противника. Кот успел наклониться, закрыл лицо предплечьем, чувствуя, что глаза налились слезами, а во рту и носоглотке защипало так, будто он проглотил столовую ложку молотого перца. Дашка попыталась лягнуть противника в пах, но тот каким-то чудом в последнее мгновение увернулся. Дашка бросилась к двери, но Кот в два прыжка поравнялся с ней, вывернул руку, вырвал из ладони баллончик, ухватил за шиворот ветровки.
— Уйди, урод, — заорала во весь голос Дашка. — Отпусти, мразь. Мой брат с тебя живого шкуру спустит. Найдет тебя хоть на краю земли. И живым в землю закопает. Но сначала кастрирует.
Рванул на себя ворот куртки так, что Дашка не устояла на ногах и упала бы на доски пола, если бы Кот не держал ее мертвой хваткой. Она снова попыталась ударить его ногой, но промахнулась, хотела вцепиться в шею нападавшего, но не достала. Наклонившись, Кот рванул скобу люка, открыл погреб. Подтолкнул Дашку к лестнице, заставив ее спуститься вниз. Захлопнул тяжелую крышку, перетащил из темного угла сундук с тряпьем и поставил его сверху на люк, чтобы пленница самостоятельно не смогла выбраться наверх.
— Открой, ублюдок сраный. Тебе же лучше будет. Отпусти меня по-хорошему. Тебе говорят, открывай, гад.
Дашка молотила кулаками по крышке погреба, что-то кричала снизу, материлась и неизвестно кого звала на помощь. Кот не слушал, сбросив пиджак и рубаху, выскочил на крыльцо, скатился вниз по ступенькам и опустил голову в бочку с дождевой водой. В воде он открыл глаза и поморгал веками. Ощущение не из приятных, словно на зрачки глаз накапали злого уксуса. Вытащив голову из бочки, Кот прополоскал рот и носоглотку, высморкался. Еще раз аккуратно промыл глаза. Боль и резь не отступили, но сделались терпимыми.
Он присел на крыльцо, прикурил сигарету и долго смотрел, как солнце, уже закатившееся за дальний лес, раскрасило розовой краской серые тучи. Что-то он делает не так, неправильно, если какая-то девчонка готова разорвать его на части. А, может, она просто такая… Неадекватная, с большим приветом. Мозги вывернулись наизнанку и никак не встанут на место без посторонней помощи. Хоть к ветеринару ее вези и делай уколы от бешенства. Что ж, если так, она получит помощь. Посидит в темном подвале, подумает о грехах своих, вспомнит хорошее и плохое, что было в жизни, авось, немного поумнеет.
— Вот же стерва, дура набитая, — прошептал он, натирая глаза ладонями. — Связался на свою голову… Письмо притаранил.
Отбив кулаки о крышку погреба, Дашка спустилась вниз, села на ступеньку лестницы и до самого горла застегнула «молнию» ветровки. Холодно тут, как в морозильной камере. Но с холодом еще можно бороться, а вот страх не отпускает.
Наверняка этот крендель всех своих жертв засовывает в этот гнилой погреб, чтобы морально сломались, задубели от холода и умылись слезами. А дальше из них можно веревки вить. Земляной пол покрыт слоем мелкого гравия, если залезть сюда с лопатой и фонарем, копнуть грунт, наверняка наткнешься на человеческие останки. Совсем свежие и те, от которых ничего, кроме костей, не осталось. Может быть, мумифицированный труп какой-нибудь женщины или девушки лежит где-то рядом, протяни руку, и кончики пальцев упрутся во что-то холодное и липкое.
— Сволочь какая, — процедила Дашка сквозь зубы. — Перхоть. Лошадиная отрыжка. Что б ты сдох от сифилиса.
Передернув плечами, словно в ознобе, она ощупью пересчитала сигареты в мятой пачке. Четыре штуки, одна сломана. Зажмурив глаза, крутанула колесико зажигалки и затянулась горячим дымом. Не хотелось смотреть по сторонам. Если ее худшие догадки подтвердятся, и рядом действительно лежит труп или фрагменты тела, обглоданные грызунами, Дашка просто рехнется от ужаса, потому что покойников она боится до судорог, до обморока.
Она растоптала огонек сигареты и стала прикидывать, сколько времени ей осталось сидеть в этом зиндане, домашней тюрьме. День, два… Может быть, неделю. А ее палач, приоткрыв крышку, будет кидать сверху свои объедки и бутылки с несвежей водой. А если Дашка, как глупая собачонка станет тявкать, он спустится сюда с дубиной и намнет ей бока. Нет, неделю она не выдержит. Пожалуй, и двух дней не выдержит. Во что бы то ни стало ей надо выйти живой из этой передряги, обо всем забыть. А потом она немного заработает, чтобы помочь брату. Но для начала надо выжить.
Скинув одежду, Кот улегся на кровать и закрылся тяжелым ватным одеялом. Надо бы перекусить, но после сегодняшних приключений даже на жрачку сил не осталось. Наступила тишина, Дашка больше не барабанила кулаками в люк и не материлась. Кот подумал, что надо бы ее выпустить и начать этот проклятый разговор. Но сначала хотя бы полчаса здорового сна. Кот глянул на часы. Светящиеся в полумраке стрелки показывали девять вечера. Костян подумал, что спать ему долго не придется, и с этой мыслью провалился в глубокое забытье.