Бумеранг улетает к Солнцу

– Напоминаю – погоняйте глоточек во рту, потом по глоточкам все остальное. Чтобы ни капли не осталось в сосуде, – напомнил Геннадий Ильич.

Они чокнулись. Максим осторожно попробовал настойку. Несмотря на высочайшую крепость, настойка пилась легко, оставляя приятное вяжущее ощущение во рту.

– И сразу яблочко! – Геннадий Ильич протянул Максиму ломтик ароматного яблока.

– Яблочко тоже свое? – спросил Максим, всем организмом почувствовав, что яблоко сейчас – то, что надо. – Вкусное.

– А как же! Свое, родимое, с собственного сада! А теперь сыр, и сразу – ветчинку. Вот вам вилочка, сами нанизывайте.

Максим нанизывал сыр и ветчину на серебряную вилку, ощущая, как приятно разливается по телу тепло от настойки. Вскоре тепло пошло вверх, и Максим немного опьянел. Он улыбнулся:

– Зря я отказывался, настоечка работает как надо!

– А я вам что говорю! Слушать надо доктора! Доктор плохому не научит! – Геннадий Ильич налил по второй. – Вторую не смакуем. Просто медленно пьем и чувствуем, как открывается третий глаз.

– Может, не надо? – не настаивая, сказал Максим, взяв колбочку.

– Итак, за крах законов гравитации! К черту гравитацию! – провозгласил Геннадий Ильич.

– Тосты у вас, один краше другого, – рассмеялся Максим.

– Скоро узнаете, к чему эти тосты, – рассмеялся в ответ Геннадий Ильич.

Они чокнулись и медленно влили в себя пахучую бордовую жидкость. Максим хотел взять ломтик яблока, но Геннадий Ильич остановил его:

– Две минуты ждем.

Он закрыл глаза и откинулся на спинку кресла. Максим сделал то же самое. В этот раз настойка действовала несколько иначе. Струящееся тепло открывало какие-то каналы в голове, обостряя разум, вызывая просветление, и, в то же время, приглушая вторичное – то, что вызывало внутреннее напряжение. Максим вдруг явственно понял, что все, что произошло с ним за последнюю неделю, а особенно, приезд в Оренбург, – все это неслучайно. Даже измена Кати со своим боссом Виктором сейчас представлялась Максиму некой частичкой глобального паззла, в котором Максим был центральной фигурой, предотвращающей страшные события, грозящие всему человечеству.

– Вон оно что! – воскликнул Максим, открывая глаза. – Вон оно, оказывается, как все складывается!

Геннадий Ильич уже сидел с открытыми глазами и с ломтиком яблока на вилке:

– Теперь можно и яблочко. Ну что, открылся третий глаз? Увидели себя со стороны? Увидели свою роль в мироздании?

– Еще как! – восторженно воскликнул Максим. – Я боюсь даже представить, что будет после третей колбочки!

– О-о-о, – Геннадий Ильич подмигнул Максиму. – Третья – своего рода антракт. Третья даст вам ответ на животрепещущие вопросы романтического характера. Вы расставите все по своим местам и выберете приоритетный объект.

– Ого! Тогда скорее наливайте, док! И позвольте в этот раз сказать тост мне.

– Ну что ж, валяйте, – разлив настойку, разрешил Геннадий Ильич.

– За крах теории относительности! – выкрикнул Максим. – Как вам такой тост?

– Вы невероятно близки к истине, – заметил Геннадий Ильич. – И скоро вы в этом убедитесь. Третью пьем залпом. Стоя. Как джентльмены.

Они встали и выпили махом настойку, а Геннадий Ильич даже с локтя.

– Круто! – восхитился Максим. – Что теперь? Опять закрываем глаза?

– Просто обильно закусываем, беседуем и ждем озарения в романтическом плане, – усевшись в кресло, Геннадий Ильич наложил себе в тарелку соленья, ветчину и сыр, жестом приглашая Максима делать то же самое.

Они закусывали, беседовали на отвлеченные темы, к примеру, о погоде в Оренбурге и Москве, а потом, сам того не желая, Максим вдруг сказал:

– А Наташка–то ничего, вроде!

Геннадий Ильич вскинул левую бровь и прищурился, всем свои видом показывая свою заинтересованность.

– Я говорю – Наташка с рецепшена в отеле – ничего, вроде, красивая. С гонором, конечно, но мне именно такие и нравятся. А ее кот мне жизнь спас!