Бун-Тур

Я тоже порылся у себя в карманах. У него три копейки нашлось, у меня — две. Задумались. Ни я, ни он еще никогда в жизни у чистильщика не чистились. Интересно, сколько стоит это удовольствие? Я прикинул: у нас — пять копеек.

— Хватит! — говорю. — Дело-то минутное. Он за минуту пять копеек заработает. В час — три рубля! Профессорская зарплата!.. Идем!

И мы пошли.

Будка с вывеской «Чистка обуви» стоит на углу большого дома на нашей улице. Рядом остановка троллейбуса. А следующий дом — наша школа. Мы миллион раз мимо этого чистильщика проходили. Он весь день сидит в своей конуре и всегда скучный, точно вчера похоронил кого-нибудь.

Подошли. Бун и спрашивает:

— Сколько вам платить нужно?

Чистильщик кисло взглянул на его глиняные ботинки, взял в руки по щетке, поплевал на них.

— С-садись.

Я подтолкнул Буна. Он бочком протиснулся в будку и сел на стул, как у зубного врача садятся. Стул у чистильщика вполне нормальный, а все-таки есть в этом стуле что-то нехорошее. Я, наверно, никогда на него не сяду. Вижу: — Буну тоже стыдно: сам сидит высоко, а у ног — человек, и приходится ему в нос грязный сапог подсовывать!

Я даже отвернулся. Стою, каблуком от нетерпенья по асфальту постукиваю. Под ногой трубка железная позвякивает. На месте будки чистильщика раньше газировку продавали. Ларек перенесли куда-то, а трубка для стока воды осталась.

Мимо прошел парень с транзистором. Голову задрал — в небо смотрит. Ну и, конечно, споткнулся о трубку. Сразу видно — не с нашей улицы. Все наши эту трубку давно знают. Привыкли, не споткнутся.

Слышу — кончил чистильщик по ботинкам Буна щетками тереть. Оглянулся — он тряпицей ботинки оглаживает. Кивнул головой на железную банку с монетами.

— Двадцать копеек.

Меня как кипятком с третьего этажа окатили.

— Как двадцать? — загробным голосом спросил Бун. — У меня только пять…

Чистильщик уныло и упрямо повторил:

— Двадцать.

Тут я подскочил к будке.

— За что, — говорю, — двадцать?.. Спекуляция какая-то!.. Отдай ему наш пятак и пошли!

Бун хотел встать со стула, но чистильщик схватил его за ногу, сдернул с нее ботинок и поднялся со скамейки.

— Барин вшивый! Выкладывай деньги, а то — милиционер рядом!

И сует он в глаза растерявшемуся Буну милицейский свисток.

Ничего себе — почистили ботиночки!

— Бун! — говорю. — Я побежал в школу! Достану у кого-нибудь пятнадцать копеек. Я мигом!

— Не пятнадцать, а рубль! За простой! — требует чистильщик и преспокойненько садится на свою скамейку. Папиросы достает из кармана, свистком милицейским поигрывает.

— Ладно! — говорю я сквозь зубы. — Принесу тебе и рубль! Не испугал, вымогатель!

— Никуда не ходи!

Это Бун приказал неожиданно. Смотрю на него, а он — серьезно. И с таким презрением глядит на чистильщика, что тому бы в самый раз раствориться и исчезнуть. А ему хоть бы что! Насовывает Буну на ногу старую рваную галошу, встает и выпихивает Буна из будки.

Что тут сделаешь? Не бежать же в чужой галоше? А вокруг уже любопытные собираются.

Чистильщик будку на замок запирает и приговаривает:

— Вместе пойдем. Директор школы разберется. Вы у меня ответите! И за оскорбление личности ответите, и за грабеж средь бела дня!

А народу все больше. И транзистор чей-то пиликает. Разбить бы его вдребезги!..

Я даже обрадовался, когда чистильщик запер, наконец, свою будку, и мы втроем пошли к школе. Там хоть все объяснить можно, а с чужой толпой не поговоришь. Толпа всегда наоборот понимает: если виноват, то обязательно адвокаты найдутся, защищать начнут. А если прав — держись от толпы подальше!

Идем невесело, как на каторгу. Бун прихрамывает, галошей шлепает, точно в ладоши на собрании. И все быстрей, быстрей, чтобы скорей до школы добраться. И вдруг остановился. Чуть за меня не спрятался. Навстречу — Катюша. Понял я Буна: не очень-то приятно в такой момент с ней встретиться. Он ведь сейчас на арестованное пугало похож в резиновой галоше! Смеху будет на целый год! Какая уж после этого любовь!

А она не засмеялась — испугалась. При всем народе бросилась к Буну.

— Что случилось? Что с ногой?

Бун только покраснел и сморщился. А я спрашиваю у Катюши:

— Деньги есть?.. Надо этому типу отдать — за чистку ботинок. Бун для тебя старался.

Она не сразу поняла, но раздумывать не стала.

— Есть, — говорит. — Мама на песок дала.

И достает рубль юбилейный — тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года. Я его чистильщику сунул.

— Гоните ботинок!

Взял он деньги и молча назад пошел — к будке. Мы — за ним. Бун хромает в галоше и глаз его совсем не видно — в землю смотрит. А Катюша довольна, щебечет без умолку:

— Ты знаешь, как я испугалась, когда галошу на твоей ноге увидела! Ужас! Чего только не подумала! И про машину, и про трамвай даже!

— После трамвая, — говорю, — не в галоше ходят, а на одной ноге или вообще без ног прыгают.

Катюша трижды поплевала через левое плечо и нас заставила. После этого нам немножко полегчало.

Чистильщик открыл будку и выкинул ботинок. Бун вернул ему галошу и сказал:

— Эх вы-ы!..

— Отвр-ратительный вы человек! — добавила Катюша.

— Вымогатель! — крикнул я.

И мы отчалили от будки.