Бун-Тур

Вошли внутрь. Там тоже конец близок. Одна стена, как тетрадь, разлинована деревянными перекладинами. Другие стены оштукатурены. На кронштейнах, как огромные ладони, желтеют щиты для баскетбола. А мусору — горы. Пола не видно.

В толпе всегда сначала длинных замечают. И рабочие в первую очередь наших баскетболистов увидели.

Один — молодой, мелом весь запудренный — говорит:

— Понятно!

А другой — бригадир, наверно, — шутит:

— Раненько пожаловали! Международная встреча назначена на первое сентября.

— А мы не играть! — говорит Костя Сажин. — Мы — чернорабочие. Вам помогать будем.

Бригадир смеется.

— Чернорабочих теперь нет.

Я протолкался вперед.

— Куда же они девались? — спрашиваю.

— Переквалифицировались! Стали разнорабочими.

— Хорошо! — говорю. — В таком случае — мы разнорабочие. Нам сегодня все равно! Мы сегодня добренькие! Для нас сегодня последний звонок играл!

— Вам-то все равно! — шутит бригадир. — А нам ни черные, ни разные не нужны! Нет ли у вас настоящих специалистов — доброрабочих?

— Есть! — отвечаю. — Можем выставить целых двадцать семь штук!

Бригадир пальцем быстро пересчитал нас и удивился.

— Ровно двадцать семь. Все пришли. Дружный класс. Если и завтра все явитесь, поверю, что вы настоящие доброрабочие.

Въедливый же этот бригадир! Лицо доброе, а глаза с иголочками. Рабочие его побаиваются. Пока мы болтали, ни один не закурил. Все шесть человек занимались своим делом. Слушать — слушали, конечно, и реплики пускали, но работе это не мешало.

Бригадир — звали его Сергеем Семеновичем — не забыл и на следующий день проверку нам устроить.

Ввел нас Арнольд Викторович в зал в начале девятого. Рабочие уже на местах.

— Здравствуйте! — кричим.

Они отвечают, а Сергей Семенович опять нас пальцем переметил, насчитал двадцать семь и только тогда сказал:

— Здравствуйте, доброрабочие!

Ему в отместку я тоже палец выставил и прошелся по рабочим.

— Пять! — говорю. — А вчера шесть было. Как это понять?

В глазах у бригадира иголочки заострились. Он на часы посмотрел.

— Н-да! — произнес и закончил: — Ну-ну!..

— Не очень, — говорю, — вразумительный ответ! Повторите, пожалуйста!

Сергей Семенович на меня смотрит, и видно, что сказать ему нечего. Неудобно, неприятно, а слов нету. Я собирался загнуть еще что-нибудь.

— Данилов! Отставить! — сказал мне Арнольд Викторович и пояснил бригадиру: — Ребята у нас колкие, но хорошие.

— Вижу! — ответил Сергей Семенович и стал нас распределять.

Он говорил, что нужно делать и сколько требуется человек, а мы либо шли добровольцами, либо выдвигали кого-нибудь. Каждому хотелось получить работенку поинтересней, но спора сначала не было.

Девчонок распределили по паре на каждое окно. Тут никаких разногласий не произошло — мыть стекла их дело. Осталась в резерве только одна женская сила — Катюша.

— Потолок побелен начисто, — говорит бригадир. — Можно электролампы протирать. Но одной не справиться. Высоко. Лестницу подставлять нужно.

— А Бун на что? — спрашивает Васька Лобов.

Это дело закрепили за Буном и Катюшей. Ламп много — штук сорок — и все за железными сетками, чтобы мячом их не разбили. С ними повозишься!

Затем самая неприятная работенка разыгрывалась. Бригадир красиво назвал эту операцию: подготовка пола под паркет. А на самом деле все гораздо проще: нужно вынести из зала кучи строительного мусора и похоронить в яме за школой.

— Борьку Шилова! — крикнул кто-то из бывших членов праклюфа.

И эту кандидатуру поддержали бы. Я тоже чуть не поддержал, чтобы самого себя обезопасить. Но такие номерки у Васьки Лобова не проходят.

— Отставить! — сказал он. — Клюф, не забывайте, давно распущен! Ты, Борька, не обижайся! Сработал слепой механизм привычки! Что ты хочешь делать — выбирай!

Вы бы посмотрели в ту минуту на Борьку Шилова! Он же самым рассчастливым человеком себя почувствовал!

Молодец Васька! Наказывать, конечно, нужно. Необходимо даже! Но такое право не всякому доверить можно. Я бы так постановил: если ты можешь сделать человека счастливым, то получай и право наказывать его. А если не можешь, то и никаких тебе прав над людьми не положено!

Борька Шилов по сторонам смотрит — работу себе выбирает. А глаза — слепые от счастья, и ничего он не видит. А может, наоборот: все видит, и всякая работа кажется ему сейчас распрекрасной. И говорит он:

— Я грязь и мусор выносить буду. Можно?..

— Тащи носилки, — отвечает Васька. — Ты — впереди, я — сзади… Кто еще на эту работу?

Никто меня не подталкивал — сам вышел вперед. За мной — Костя Сажин.

Остальных мальчишек послали окна и двери красить масляной краской, грунтовать стены.

Разошлись мы по своим местам. Костя приволок лопату и носилки.

— Давай так! — предлагаю ему в шутку. — Сначала я буду грузить, а ты — носить. Потом ты будешь носить, а я — грузить.

— Нет, — говорит. — Не так будет!

— А как?

— Грузить я все время буду, а носить — вместе.

— Это почему?

— Тебя жалею! — говорит. — Отдых даю… Пока я гружу, ты легкие вентилируй!

— Жалостливый какой! — вырвалось у меня. — Атлант, сбежавший с Эрмитажа! Если хочешь знать, Атланты только держать большой груз могут, а нести, извините, слабы!..