Бун-Тур

Чем ближе к домам, тем грязнее. Потом сплошная вода пошла. Когда насыпь для железной дороги строили, отсюда землю брали. А теперь тут пруды. Строители их поприжали — засыпать начали. Вода и разлилась повсюду. Море! Из-под досок фонтанчики выпрыгивают.

— Петергоф, — говорю, — настоящий!

— Ну и сравненьица у тебя! — ворчит Бун.

— А чем плохие? В Петергофе грибок есть. Зайдешь под шляпку, а со всех сторон вода струйками. Там сверху, а тут снизу — вот и вся разница!

— Не выкручивайся! Мастер художественного слова!

Я хохочу. Меня в тот день хоть мясорубкой называй!

Добежали до первых домов и под дождь вдобавок попали. Он хлынул сразу, без всякого предупреждения. Мы и тучу не успели заметить. Хотя, конечно, в тот день мы и не могли заметить никаких туч, будь они даже из черной туши. Хлещет дождь по лицу — теплый, крупный и веселый.

— Что? — спрашиваю у Буна. — Не Петергоф разве? Тебе сверху воды не хватало? Пожалуйста!

— Ты дом давай ищи! — говорит он и языком капли с губ слизывает.

А дом тут как тут. Стоит у железной дороги, и на его скуле большущая цифра семнадцать выведена. Он уже под крышей, только подходы к нему затрудненные: такие полосы препятствий, на каких даже солдат не обучают. Сунулись мы с одной стороны — не пройти. Вода вплотную к стене подступила. Мы — с другой. А там — грязь. Стою на мостках на правой ноге, а левой почву зондирую. Ботинок почти весь в грязь ушел, а до твердой породы так и не добрался.

— Правей! Правей идите! — крикнул кто-то из дома.

Приняли мы вправо. Видим: от мостков тропинка начинается. Цирковая тропинка. Лежит в грязи обрезок доски. Через два метра камень брошен. Еще через два — ящик. Потом — лист железа. И так до самого дома, до средней лестницы, куда нам как раз и нужно.

Делать нечего. Стали мы с Буном мокрыми козлами с одной твердой точки на другую перепрыгивать. А дождь все хлещет.

— Как, — спрашиваю, — обратно выбираться будем? Посылка-то большая!

— А вот так! — отвечает Бун. — Смотри!

Я обернулся. Он штаны до колен засучил, с ящика в грязь спустился, утонул в жиже выше щиколоток и прямиком к дому пошлепал.

— Что так, — говорит, — что не так, разницы особой не вижу!

— А деньги, — спрашиваю, — есть?.. И в «Невских зорях» бесплатно не чистят.

Он не ответил. А я взял и тоже штаны вверх поддернул. Догадался: идти по грязи безопаснее — одни ноги запачкаешь. А прыгать будешь — поскользнешься и весь в грязь угодишь!

Доплыли мы до средней лестницы с козырьком, ноги под водосточную трубу подставили. Вода — как из брандспойта. Мигом всю грязь вымыла. Осадили мы мокрые брюки, пиджаки друг другу ладонями огладили — лишнюю воду выдавили.

— Двинулись! — говорю и открываю дверь. — Третий этаж.

На лестнице сумрачно, влажно и тепло, как в парнике. Дошли до первой площадки. Квартиры еще без дверей. Четыре темных провала.

И оттуда, из этой темноты полез на нас какой-то кошмар…

Я увидел обезьяньи морды.

Про Буна не знаю, а я сначала струхнул. Сердце в горле застукало. Проглотил его на место, в поручни вцепился и говорю:

— Сегодня не первое апреля и не карнавал новогодний! Снимайте маски! Кто тут Римма? Которая?

Обезьяны молчат. Их картонные лица лаком в полутьме поблескивают. И начинают они из дверных проемов к нам приближаться, как обезьяньи привидения.

Я предупреждаю их:

— Бить буду!

Бун пониже стоял — на ступеньке. Взял он меня за руку. Сказал:

— Нужно уходить, Тур! Это еще та посылочка!

Сказал спокойно, но тем самым голосом, который у него в критические моменты появляется. Даже я такого голоса слушаюсь, потому что Бун не часто его применяет.

— Отступай! — говорю. — А я пятиться буду, чтобы эти шутники сверху не набросились.

А обезьяны молчат и за нами по лестнице спускаются.

Я побыстрей стал пятиться и спиной уперся в спину Буна.

— Прибавь, — говорю, — шагу!

А он по-прежнему спокойно отвечает:

— Некуда, Тур. Оглянись. Пробиваться придется.

Посмотрел я вниз, а у дверей такие же, как и наверху, молчаливые обезьяны. Западня устроена по всем правилам! Понял я в ту секунду, что попали мы в руки «компахи» и прочно, кажется, влипли.

— Таран? — спрашиваю у Буна.

Он только головой кивнул.

Свистнул я на весь дом для психологического эффекта, и мы с Буном бросились на нижних обезьян. Мощно ударили! Они назад подались. Одна макака даже дверь выходную спиной открыла и плюхнулась в грязь. Маска слетела с головы и в лужу шлепнулась. А мы с Буном до дверей так и не пробились.

Я и боли вначале не почувствовал. Вслепую молотил руками куда попало и ни разу не крикнул. Почему? А потому, наверно, что и обезьяны молчали. Ни одного выкрика с самого начала. Сопят, кряхтят, хрипят, а слов нету.

Где-то рядом, слышу, Буна обрабатывают.

— Держись, Бунище! — крикнул я и постарался продвинуться в его сторону.

А на моих руках целый обезьянник повис. За ноги стали дергать, выбили из-под меня землю и поволокли куда-то вниз по ступеням.

— Бун! — кричу. — Запомни! Меня в подвал тащат!

— Меня тоже! — прохрипел Бун.