Бундори

Когда войны закончились, ниндзя вернулись в горы. Но некоторые стали преступниками или телохранителями у частных лиц в городах. Череда ниндзя, способствовавших правящему сословию в реализации военных и политических замыслов, обрывалась на ней. Она была анахронизмом и служила режиму Токугавы по той же причине, что и ее предки: если откажется подчиняться, Токугава сперва убьет ее, а потом пошлет в горы войска и истребит ее клан. В Японии обычно наказывалась целая семья за проступок одного из ее членов. Аои сумела побороть гнев, вспомнив, что дурные чувства являются источником силы, но только при правильном использовании.

— У Сано нет любовницы, он не соблазняет ни служанок, ни мальчиков из конюшни. Судя по сообщениям моих агентов, он является именно тем, кем кажется: человеком, полностью сосредоточенным на своих обязанностях. Настоящим самураем.

В отличие от Янагисавы. Какое жалкое существо — человек, стоящий к ней спиной!

Шелковое кимоно канцлера шурша заскользило по полу. Янагисава повернулся. Лицо оказалось в тени. Но, обладая острым зрением, Аои заметила, что красивые черты изуродованы злобой.

— Настоящий самурай, — процедил он сквозь крепко стиснутые зубы.

Аои замечала малейшее колебание воздуха. Она улавливала текущий от Янагисавы горьковатый запах дикого страха и ненависти к Сано. Она попробовала определить причину столь сильных эмоций. Канцлер прославился тем, что умел губить людей, которые могли когда-нибудь конкурировать с ним за положение и власть. Сано, спасший жизнь сёгуна, принадлежал как раз к таким людям. Однако дальнейшие слова Янагисавы сбили ее с толку.

— Два месяца наблюдений — и все только для того, чтобы обнаружить: Сано — кладезь добродетелей! — Янагисава принялся быстрыми шагами мерить комнату. — А ведь теперь, когда ему поручили расследовать убийство Каибары Тодзю, как никогда важно найти оружие против него. — Янагисава остановился в полушаге от настоятельницы. -

Ты уверена, безупречный Сано не имеет слабостей, которыми можно воспользоваться?

Аои почувствовала симпатию к Сано. То ли из-за ненависти к человеку, который замышляет что-то против сёсакана; то ли из-за того, что покладистый ум и скромность отличали Сано от обычно жестоких и самовлюбленных самураев. Неожиданная эмоция испугала ее. Она не должна давать волю чувствам. Перед глазами мелькнуло, но всего на мгновение, задумчивое лицо Сано. Аои вспомнила физическое влечение, испытанное к сёсакану. Она точно знала: и он испытал то же самое. Он был мужчиной, который мог бы ей понравиться при других обстоятельствах...

Она отбросила пустую фантазию и сказала:

— Он одинок. А одиночество делает людей уязвимыми.

Как хорошо Аои знала, что такое одиночество! Ее тренированный мозг фиксировал злобные речи Янагисавы, отсылал в память. Но на другом, более глубоком уровне сознания Аои переживала свою жизнь, начиная с того дня, как покинула родную провинцию Ига.

Туманный осенний день пятнадцать лет назад. Четырнадцатилетняя девочка учится в секретной горной школе. Юные куноиши приобретают навыки боевых искусств и шпионажа Аои бегом преодолевает полосу препятствий из густо посаженных деревьев, валунов, горизонтальных рей и наклонных досок. Это упражнение должно придать ее движениям скорость, ловкость и бесшумность. В конце полосы стоит любимый отец. Он дзёнин — человек, достигший совершенства. Печальное выражение на его лице заставляет девочку замереть на месте.

— Что случилось, отец?

— Аои, пришло время приступать к работе, для которой тебя воспитывали. Сегодня ты едешь в замок.

Аои сжимается, борясь с отчаянием, холодным, как ветер с гор. Неизбежный отъезд всегда казался ей далеким будущим. Теперь будущее наступило. Глаза отца отражают душевную муку, но он только говорит:

— Это необходимо.

С раннего детства Аои знала: спрашивать нельзя. Дзёнин принимает в клане все решения, ему известно больше других, низшие члены клана обязаны подчиняться ему без всяких сомнений. Но она догадывалась: ниндзя, чтобы обеспечить собственное выживание, всегда служат сильнейшему. Ее отец поставил на род Токугава. То, что он посылает в замок свою самую лучшую и любимую куноиши, служит доказательством.

Аои хочется плакать, неистовствовать, отказаться, но ее подготовка позволяет ей лишь сказать:

— Да, отец. Пойду приготовлюсь.

Спасаясь от боли разлуки, до сих пор острой, Аои вернулась из прошлого в настоящее.

— Сано нельзя позволить разгадать это убийство, и он его не разгадает. — Янагисава злорадно рассмеялся. — Как хорошо, что мне удалось заронить мысль о тебе в голову его превосходительства!