Бундори

— Почему? Выяснила. — Голос у Аои бесцветный, хрипотца неприятная. — Госпожа Симидзу, жена торговца рисом из Эдо, подходит под твое описание и соответствует тому, что мне удалось узнать при изучении предметов ее туалета. Она живет на летней вилле мужа.

Тем же бесстрастным тоном Аои описала, как выглядит женщина и как найти ее дом.

Сано воспринял новость с меньшим облегчением, чем ожидал, каждый шаг в расследовании так или иначе вел к Янагисаве.

— Спасибо, Аои, — сказал он с преувеличенным удовлетворением. — Завтра утром я побеседую с госпожой Симидзу. «Надеюсь, — подумал, — эта беседа не станет моим смертным приговором».

Аои робко спросила:

— Что тебе удалось узнать сегодня?

Сано пересказал тайное предание, не переставая удивляться, почему она переменилась.

— То, что поведала Отама, укрепляет подозрения против Янагисавы, — закончил он. — Сведения Вепря связывают канцлера с наемным убийцей. А против Тюго или Мацуи не нашлось ни одной улики.

— Значит, в скором времени ты арестуешь канцлера Янагисаву?

Сано отвел глаза, чтобы не видеть ее невинного, пагубного желания помочь. Она даже не представляет, какой будет казнь Янагисавы, а он не может ее просветить.

— Только тогда, когда у меня будут веские доказательства его вины, — отрезал он.

Хотя Аои не пошевелилась, он почувствовал, как женщина напряглась. Ее глаза потемнели от разочарования. Стремясь разрушить разделявший их невидимый барьер, Сано поднял руку. Она сделала шаг назад прежде, чем рука коснулась ее щеки. Повисла неловкая тишина, пар окутывал их, словно материальное воплощение несчастья. Тогда Сано понял причину ее холодности.

Она жалеет, что помогла ему, считает это глупостью. Она осознала, какую опасность несет ей их связь: каждый день увеличивает риск, что канцлер Янагисава узнает об их сотрудничестве. Из боязни за семью и за себя она хочет прервать отношения, но боится его обидеть.

Чувства вины и печали наполнили душу Сано. Он зная, как следует поступить.

— Мой отец придерживался древней самурайской традиции посвящать сыновей в таинство смерти, чтобы подавить страх у них, чтобы они, когда вырастут, были готовы погибнуть за своего повелителя. В пять лет я ходил с ним на церемонии погребения и наблюдал за кремацией трупов. Когда мне исполнилось шесть, он приказал монахам из храма Дзодзё оставлять меня по ночам одного на кладбище. А когда — семь, начат водить на места казней и показывать гниющие трупы и отрубленные головы. Он делал это до тех пор, пока я не был посвящен в мужчины в пятнадцать лет. Он говорил мне: "Самурай обязан всегда помнить, что ему придется умереть в бою. Ты не должен ни ощущать, ни выказывать страха перед смертью. — Сано мрачно усмехнулся. — Часть завета я выполнил. Я никогда не выказывал страха. Отец очень гордился тем, что считал моей смелостью. Но я никому не рассказывал, что после погребений мне снились кошмары, будто меня сжигают заживо, а ночи на кладбище казались мне самыми длинными в жизни, потому что я слышал стоны призраков, сидящих на деревьях, и ждал, когда они разорвут меня на куски. Я никому не рассказывал, что после посещения места казни долго мылся, чтобы убрать с души грязь, которая, казалось, убьет меня. И я никому не рассказывал, как боюсь смерти...

Сано замолчал, ошарашенный собственной исповедью, Аои, как и прежде, вызвала у него потребность раскрыть самые сокровенные мысли, именно те, которых не должно быть у самурая. Никто не умел слушать с таким вниманием и не давал такую эмоциональную разрядку, особенно нужную после целого дня непреклонной твердости, кроме Аои. Смущенный, Сано поспешил перейти к сути:

— Аои, долг самурая состоит в том, чтобы без страха и сомнения идти на смерть. Но не твой. Ты рискнула безопасностью своей семьи ради меня. Никогда себе этого не прощу. — Следующие несколько слов дались ему с огромным трудом. — Ты совершенно свободна. Скажи Янагисаве: я отказался встречаться с тобой. Я сохраню в тайне, что ты сделала для меня. Обещаю.

«Потому что я люблю тебя», — добавил Сано мысленно. Он опустил ресницы, скрывая печаль и не желая видеть в ее взоре радость. Кодекс чести не позволяет впредь подвергать ее опасности. Единственное утешение — страдать оттого, что ее нет рядом, придется не долго. Канцлер Янагисава позаботится об этом.

Сано услышал скрип лестницы. Вода поднялась до груди. Сано в удивлении поднял глаза. Обнаженная Аои погрузилась в бочку.

— Обними меня, — прошептала она.

Аои не покидает его! Печаль Сано сменилась ликованием, но он понимал: долг превыше любви.

— Не надо, Аои.

— Ш-ш. — Она чуть не плача приложила палец к его губам.

— Да что случилось? — взмолился Сано.