Бунин. Жизнеописание

Письмо это было напечатано через некоторое время в парижской „Русской мысли“, но слух о нем распространился раньше, и в „Русских новостях“ тотчас появилась заметка о моем уходе, голословность которой, верно, и заставила вас истолковать мой уход столь превратно. И все же вы поступили со мной, повторяю, уж слишком поспешно и опрометчиво. Теперь вы, думаю, уже прочли в „Русской мысли“ письмо мое в Союз и раскаиваетесь в своей поспешности, обратив внимание на мои слова в нем: „исключительно в силу этого обстоятельства“. Почему я не ушел из Союза уже давным-давно? Да просто потому, что жизнь его текла прежде незаметно, мирно. Но вот начались какие-то бурные заседания его, какие-то распри, изменения устава, после чего начался уже его распад, превращение в кучку сотрудников „Русский мысли“, среди которых блистает чуть не в каждом номере Шмелев, участник парижских молебнов о даровании победы Гитлеру… Мне вообще теперь не до Союзов и всяких политиканств, я всегда был чужд всему подобному, а теперь особенно: я давно тяжко болен, — вот и сейчас едва пишу вам, — я стар, ниш и всегда удручен этим и морально и физически, помощи не вижу ни откуда почти никакой, похоронен буду, вероятно, при всей своей „славе“, на общественный счет по третьему разряду… Вы пишете, что „чувствуете“ мой „крестный путь“. Он действительно „крестный“. Я отверг все московские золотые горы, которые предлагали мне, взял десятилетний эмигрантский паспорт — и вот вдруг: „Вы с теми, кто взяли советские паспорта… Я порываю с вами всякие сношения…“ Спасибо. Ваш Ив. Бунин» ^[1060].

Двенадцатого января 1948 года Бунин писал Тэффи:

«Дорогая, милая моя, шлю вам копию моего письма М. С. <Цетлин>. Послал ей это письмо 1-го января, 7-го получил депешу: „Merci pour lettres (ибо и Вера написала). Explications svivent. Salutation. Marie Zetlint“» [1061].

В письме 2 февраля 1948 года к Тэффи Бунин говорит, что он довольно безразлично отнесся «к дикому письму М. С-ны, но, начавши получать сведения о том, как будто осыпали меня благодеяниями из Америки и как я теперь погибну, лишившись их из-за своего „поступка, все-таки понятого всеми не так, как ты его объясняешь“, по выражению Зайцева в недавнем письме ко мне, поистине взбесился. Прибавьте к этому, что ведь не одна Вера Алексеевна <3айцева> оплакивала „бедного Ивана“, но и некоторые другие, — например, Ельяшевич, сказавший Михайлову, что „ теперь американская акция в пользу Бунина рухнула, долларовая помощь прекратилась…“. Вы только подумайте: „акция“, „рухнула“! Слова-то какие! И как несчастен я буду теперь, старый дурак, полетевший в столь гибельную яму из-за своего „поступка“! А ведь сколько долларов загребал еще столь недавно! На сколько больше всех сожрал чечевицы и гороху!

На днях получил письмо от Карповича, умное, благородное, сердечное, мягко, но твердо осуждающее выходку М. С-ны. Очень просит дать что-нибудь „Новому журналу“. Но как же я могу продолжать сотрудничать в нем? Ведь все-таки он как бы ее журнал, а она, обещавшая мне телеграммой от 7 января прислать какие-то „explications“ в ответ на мой ответ на ее письмо, ни слова не прислала и по сию пору» ^[1062].

Позднее М. С. Цетлин прислала свои объяснения, но это создавшуюся ситуацию не изменило. Бунин отказался от сотрудничества в «Новом журнале»; из солидарности с ним так же поступил и Алданов, поддержавший Бунина в его споре с М. С. Цетлин. Не позднее июня 1951 года М. С. Цетлин больше не была издательницей и секретаршей «Нового журнала». Секретарем был приглашен Роман Гуль — литературный критик, публицист, впоследствии редактор этого журнала и автор воспоминаний «Я унес Россию» (три тома). Бунин сообщил, по-видимому, в августе 1951 года редактору «Нового журнала» М. М. Карповичу, историку, что он и Алданов возвращаются в этот журнал ^[1063].