Бунин. Жизнеописание

За последнее время особенно часты и резки стали наши ссоры с Ваней; сначала я и сама придерживалась пословицы: „милые бранятся“, и каждая наша ссора кончалась хорошим миром, теперь же эти ссоры участились, и мы, буквально, миримся для того, чтобы вновь поссориться. Вам покажется странным, что я не поговорила об этом с вами лично, это потому, что перед самым вашим приездом сюда Иван мне поклялся, что он будет верить мне, перестанет изыскивать предлоги для ссор… Я всему этому еще раз поверила, но, конечно, напрасно: на другой же день мы поссорились, и поссорились серьезно. Так длилось больше месяца; теперь я уже не верю ни его обещаниям, ни клятвам…

Поверьте мне, что я его очень люблю и ценю как умного и хорошего человека, но жизни семейной, мирной у нас не будет никогда. Лучше, как мне ни тяжело, теперь нам разойтись, чем через год или полгода. Это, согласитесь, будет и труднее и тяжелее. Сама я не могу этого ему сказать, потому что достаточно мне принять серьезный тон, чтобы у него явилось озлобление, он начинает кричать на меня, и дело кончается истерикой, как, например, вчера, когда он бросился на пол в каменных сенях и плакал, как в номерах „Тула“, где он в порыве раздражения хотел броситься из окна. Все это невыразимо угнетает меня, у меня пропадает и энергия, и силы…

Я вам уже говорила, что он не верит мне, а теперь прибавлю, что он и не уважает меня, а если и утверждает, то только на словах. Он мне толкует о моей неразвитости, — я знаю это сама, — но к чему же принимать такой холодный, обидный, саркастический тон?! Он говорит беспрестанно, что я принадлежу к пошлой среде, что у меня укоренились и дурные вкусы, и привычки, — и это все правда, но опять странно требовать, чтобы я Их отбросила, как старые перчатки… Если бы вы знали, как мне это все тяжело! Верьте мне, что я вовсе не хотела водить его за нос, по его выражению, я все время, решив окончательно жить с ним, старалась примениться к нему, к его характеру, но теперь вижу, что сделать этого не могу. Пока еще мы можем мириться и любовно относиться друг к другу, но и это стали только минуты, а будет мало-помалу остывать наша любовь, все это выплывет ярче и резче. Пусть он поживет хоть год без меня; может быть, у него сгладятся все эти шероховатости и он будет терпимее, и тогда я с удовольствием пойду с ним, — но теперь, теперь не могу… Пишу я вам, голубчик, потому что сама я этого не скажу Ивану: он меня пугает самоубийством, поэтому я бы очень хотела, чтобы вы сами сказали ему это: вы не допустите его ни до какого сумасбродства, если только это отчаяние искренно в нем, в чем он заставил меня сомневаться. Скажите ему, что вы за последний приезд убедились, что я не гожусь ему в жены, что ему нужно жену и более образованную, и развитую, говорите, что хотите, но только повлияйте на него. Если же он вернется ко мне, то я опять уступлю ему, мы, пожалуй, и сойдемся, но только я не жду добра ни для себя, ни для него. Я и ранее видела эту разницу между нами, но, повторяю, я думала, что это все стушуется при нашей любви. Все мои надежды рухнули, и теперь я прошу помощи от вас. Вызовите его телеграммой под предлогом, что ему готово место, по вашему письму он не поедет, а надо, чтобы он ехал сразу, пока у меня хватит сил не остановить его. Там, в Полтаве, вы ему все объясните, разубедите его, или же я пришлю туда лаконическое письмо, в котором я ему пока напишу, чтобы он поступал на место, успокоился бы, и тогда я приеду, а там будет видно дело. Сразу же разорвать с ним — это будет тяжело для него. Впрочем, обдумайте, напишите, я поступлю по вашему совету. Только вызовите его туда, он здесь ведь без места и терзается сам, и мучает меня.

Только не пускайте его сюда из Полтавы ни под каким видом, иначе я не поручусь ни за него, ни за себя. Телеграфируйте же скорее, настойчиво и убедительно.

Пишите мне, как он все это примет, как он будет чувствовать себя. Не считайте меня взбалмошной девушкой, ей-богу, минутами так страшно делается и за свою, и за Ивана жизнь, что выразить вам не могу. Жду вашей немедленной резолюции; только по приезде его к вам и после разговора с ним напишите все мне.

Ваша В. Пащенко.

Если найдете нужным, то разорвите это письмо» ^[73].

На следующий день она снова писала Юлию Алексеевичу: